– Запомни мои слова: Тебе всё равно придётся когда-нибудь сесть за письменный стол. Когда будешь писать свои романы, вспомни обо мне хотя бы одной строчкой... Я же тебя так любила.
– А почему ты, Катя, так думаешь?
– Потому что ты умнее и талантливее всех, кого я встречала в своей жизни.
– Да ну! Не смешите меня, дорогая моя учительница!
– Мы с тобой вместе всего несколько дней. А где твой приволжский акцент? Ты говоришь сейчас, как стопроцентный берлинец. Ты схватываешь всё буквально на лету. Ты когда-нибудь учил наизусть стихи?
– Пять глав из «Евгения Онегина» я вообще–то быстро выучил...
– И сейчас помнишь? – заинтересованно спросила его Катя.
– Конечно. Я проверял. Ни одного слова не забыл.
– А как поэма начинается?
– «Не мысля гордый свет забавить...»
– Молодец. Правильно. А все почему–то думают, что поэма начинается «Мой дядя самых честных правил...». Да ты и по–английски шпаришь уже вполне прилично. Жалко будет, если ты даром растратишь свои таланты.
(Ах, добрая Екатерина Антоновна! Если бы ты знала тогда, что Сергей Васильевич, – по вечному своему легкомыслию – всю свою жизнь будет заниматься только одним делом: напрасным и безвозвратным распылением своих талантов!).
Потом Катя внимательно посмотрела на Серёжу и задала ему чисто «педагогический» вопрос:
– Серёжа! А какой у тебя в школе самый любимый предмет?
–Конечно «История»!
И Серёжа энергично вскочил с песка, принялся ходить вокруг Кати и с каким–то неистовым вдохновением удивлять её своими историческими знаниями. Он был и остроумен и логичен одновременно. Его яркое повествование было красноречивым свидетельством тех глубочайших и серьёзных познаний, которые он успел почерпнуть из многочисленных прочитанных им книг (со стороны он, наверное, показался бы беснующимся на эстраде советским поэтом. Он просто осыпал свою слушательницу тем огромным запасом сведений, которыми была буквально забита его беззаботная башка. Наверное, целых два часа Катя слушала его выступление, буквально раскрыв рот от изумления и явно наслаждаясь его ораторским искусством (Серёжа наш действительно любил иногда рассыпаться мелким бесом перед красивыми слушательницами, а для некрасивых и престарелых у этого прожжённого проходимца в лексиконе было весьма ограниченное количество слов: «Нет», «Не знаю», «Извините, я спешу», «Мне некогда»... Ну и всё, пожалуй).
Когда у нашего неизвестного миру оратора начал слегка подсаживаться голос, он остановил своё бурное словоизлияние и вопросительно посмотрел на Катю: «Ну, как?». Катя была в полном восторге. Она налила кружку чая, подала её заповедному Цицерону для смазки утомлённого горла и горячо обратилась к Серёже:
– Серёжка! Да тебе уже сейчас надо книги писать! Всё у тебя получится!
– Что ты, Катя! У нас в школе учитель «Истории» Семён Семёнович говорит гораздо лучше меня, но он же не пишет книг. Только учит детей.
– Пойми ты, Серёжа! Настоящий педагог погибает всю свою жизнь только для того, чтобы наши ученики были умнее и лучше нас. Твой Семён Семёнович – настоящий учитель с большой буквы. А вот тебе нельзя быть педагогом.
– Это почему же?
– Потому что ты, Серёжа, будешь отправлять десятиклассниц не на выпускной, а в декрет.
Вот тут они оба дружно и весело расхохотались. Серёжа побежал к воде охладить свой ораторский пыл, а Катя начала раскладывать на лежаке разные подкрепляющие средства в виде жареной курочки, варёных яичек, свежих помидорчиков и других домашних разносолов.
Когда наши островитяне дружно хрустели мамиными малосольными огурчиками, они вдруг посмотрели друг другу в глаза и снова весело расхохотались. У обоих одновременно мелькнула одна и та же мысль: «Мы же сюда не историю приехали изучать, а совсем другим «спортом заниматься» (Да, читатели, вам, конечно, тяжело. Вам ведь неизвестно, попадёте вы в рай или нет. А наш герой уже пожил там счастливой и беззаботной жизнью, ну примерно как библейская Ева и змей–искуситель).
Но иногда жизнерадостная Катя почему–то печально задумывалась, с какой–то неизъяснимой грустью смотрела на Серёжу. А однажды не выдержала и выдала свои поистине горестные тайные мысли:
– Ах, Серёжка, был бы ты постарше годика хотя бы на четыре, я бы вцепилась в тебя и не выпускала до самой глубокой старости... А так... все скажут, что я тебя, бедненького и глупенького, совратила и развратила. Назовут меня по–всякому...
– Катя! А ты знаешь, я уже придумал на этот случай один афоризм. Хочешь послушать?
– Серёжа! Вряд ли твой афоризм меня утешит. Ну, говори!
– Афоризм такой (сам придумал): «Пренебрежение общественным мнением – признак гения... или поросёнка».
Сперва весело рассмеялась Катя, к ней и Серёжа присоединился.
– Ну, Серёжка, я тебе уже говорила: Садись за стол и пиши. У тебя есть именно то, что делает настоящего писателя великим.
– Ум? Память?
– Нет. Ты можешь смеяться не только над людьми, но и над самим собой. А наши, московские «творцы» только лают друг на друга взахлёб, а своей глупости в упор не видят.