Против течения (сборник)

Воздух дрожал от жары, по улицам бегали угорелые кошки с ввалившимися от голода животами, нудно поскрипывали старые постройки, лишь ненадолго замолкая, словно поперхнувшись ветром. Редкие прохожие поспешно отвечали на вопросы, как если бы только этого и ждали… Вино в тёмной бутыли казалось тёплым и противным, будто в нём долго настаивали жирных осенних мух. Лэйси свалился на диванчик, даже не сняв башмаков, закрыл глаза и так лежал до темноты, пытаясь понять, удачно ли прошёл день, но решение так и не было принято. Обхватив край подушки, он задремал, но и сквозь дрёму продолжая думать. Зачем люди бросаются в незнакомые края, как в омут? У всех свои причины, кто-то бежит от прошлого, кому-то не терпится встретить своё будущее, или отвлечься от надоевшей рутины. Но всех их объединяет страсть к бегству от себя самого. Как будто это реально! Избегая унизительных объяснений, куда, зачем и почему, они бегут от себя, торопливо и радостно, угрюмо и печально, но все – с большим энтузиазмом, который, впрочем, может долго оставаться незамеченным. Лейси, у которого не было никакой запасной цели, в которой можно было бы публично признаться, сказал, что просто не знал, чем заняться, вот и уехал из дома, благо, работы всё равно не было. Но когда тебя спрашивают, зачем ты здесь, ты всегда начинаешь что-то выдумывать, веруя в собственную выдумку. И это неизменно производит впечатление! Короче, он так и сказал компании, сидевшей на песке у берега реки, что ищет одного парня из местных, с которым когда-то был знаком. Полчища скучающих провинциалов словно только и ждут его выхода… Нет, не надо позволять им втягивать себя в разборки. Просто надо идти мимо всех этих пухлых, одутловатых небритых скучающих лиц… Ртутное мерцание сбивчивой мысли пока ещё изредка освещает потёмки сознания, но вот сон, наконец, побеждает, завладевая им полностью. И чем глубже Лэйси проваливался в потёмки сна, тем отчётливее звучали в памяти все слышанные за день слова… Но вот, из потаённых уголков памяти выползла, словно змея подколодная, мысль о спасении собственной жизни. Цена миру названа, значит, легко случиться войне. А если случится война, – а она случится, конечно же, все об этом говорят, – его тут же пошлют на фронт, а там неминуемая смерть… Вот это и сподвигло его, на самом деле, сняться с места и пуститься в бега. Он представил себя солдатом с длинными худыми ногами, впалым животом, в тяжёлых натовских ботинках, лежащим на чужбине, на неласковой земле, с потрескавшимися от жажды губами, а путь ведь не близок… Куда идут, никто толком не знает… Вернутся ли они? Кругом дорожная пыль, свалявшаяся, как старая серая шерсть. Время отчаянно заметает следы…

Он посмотрел на себя со стороны, будто уже стал этой свалявшейся в клубки пылью. Не понравилось. Тут в его смутный зыбкий сон, более похожий на обморок, – да он и упал в него, как в обморок, – каким-то образом проникла голая женская рука, в зажатом кулачке её было нечто такое, чему он никак не мог припомнить название. Как-то же это должно называться? Он весь напрягся, но так и не вспомнил ничего подходящего, потом успокоился мыслью, что обязательно вспомнит, когда проснётся, если не забудет этот сбивчивый ручной сон. Когда он проснулся и сел на постели, к тоске его стали примешиваться более приятные чувства. Теперь он волен жить, как захочет, потому что терять уже просто нечего, раз всё брошено, а значит, и жалеть не о чем. Отсюда следует простая истина – всё идёт хорошо. Наконец-то всё хорошо! И даже ничего для этого специально делать не пришлось. Он прислушался. На улице шумно, под окном горлопанили похабную песню, кто во что горазд… Ему хотелось плакать от радости. Он встал, сплюнул за окно. Там на минуту замолчали, потом грубо захохотали. Он осторожно посмотрел вниз, затем перевёл взгляд вдаль, горизонт был усеян крошечными домишками, облепленными сараями и заборчиками. Очертания прохожих постепенно терялись в густеющих сумерках, – там, где бог непостижим, непознаваем, равноудалён и бесконечен. Вот как-то надо исхитриться проскользнуть между этими домишками и Всевышним.

Символ веры заключён в четырёх стенах предписания: молитва, благодеяние, пост, паломничество. Решив предаться последнему, Лэйси двинутся на выход, но чёрный камень судьбы уже лежал на пороге, как наглядное доказательство бога, которое можно погладить руками. Как правоверный, он знал, что от заката до восхода в Рамадан нельзя есть до тех пор, пока не станешь отличать белую нитку от чёрной. Но он уже и месяцы не различал, потому и длился для него этот единый бесконечный Рамадан. Религиозный ветер, превращённый в обстоятельства, хорошо продул ему голову. Камень точно указывал направление, по которому предстоит двигаться дальше.