Противоречия: Собрание стихотворений

Я многое люблю. Моя душа ласкает.Но эта ласковость пуглива и легка…Такие звуки есть: ведь иногда, бывает,Затихнешь на момент и ах, издалекаИдет мелодия… Чуть слышная крадется…Кристально чистая… и всё растет, растет…Я утончаю слух я… вот она! вот льется!Но я боюсь, боюсь – сейчас она умрет!И также я люблю – задумчивые тучи,Средь стриженных кустов знакомую скамью,Случайное лицо иль памятник могучий…Дома… о, да? дома как часто я люблю!Я знаю умный дом за загородной рощей.Он мил мне осенью, когда грустит земля…К нему идешь верст шесть большой аллеей с тощейИ пыльною листвой… Лежат кругом поля,Немые, черные… Заросшие канавы…Есть изредка мостки, где доски дребезжат,Совсем по-старчески… а в черных щелях травыПрорвались, проросли и будто бы глядят.Вокруг так широко, так тихо, но не строго;Здесь не торжественна, как в чаще, тишина:Природа севера под городом убога,Забита, ласкова, болезненно нежна…Там, позади лежат неясные домишки,Так, что-то серое и жалкое вдали,На верстовых столбах наклеены афишки,Крикливо-скучные; они всегда в пыли,Ярки, разорваны… А грядки огородаВодою залиты по самые края…Здесь вся замарана, оскорблена природа…

Но только здесь она совсем моя, моя…И ей смеясь в лицо, глядит многооконныйВдруг в поле выросший нелепый великан;А дальше облако – гремит неугомонныйНаш город, лабиринт, наш улей, наш вулкан…Иду, иду вперед, тихонько улыбаясьСвоим же собственным, чеканенным словам,Холодным и прямым, и медленно ласкаюсьК нечетким контурам, к белесым небесам.Но вот и рощица. Она вдали казаласьСперва пятном, затем — манящей и густой,А чуть войдешь в нее и видишь – разбросаласьВся роща соснами, гак редко, по одной…Стволы изрезаны – инициалы, даты;Бумажки от конфет, измятая трава,И всюду люди, смех; рабочие, солдаты;И тяжкой грубостью облеплены слова.Сюда по праздникам мещане приезжаютС едой, завернутой в газетные листы;Приказчики девиц жеманных занимаютИ шутят неумно. Зевая, крестят рты…Я этих не люблю. Но встреча с бандой черниМне не мерзка в тиши готических лесов.Лишь целомудренный и чуткий свет вечернийКрадущейся змеей застынет меж стволов,Падет печаль на лес и, кажется, из чащи,Как Беклин подсказал, вдруг выйдет ТишинаПрозрачной нимфою, восторженной, молчащей,Иль выглянет коза, пуглива и нежна, –Как я тогда люблю покинуть этот древнийИ ясный мир мечты и видеть – сев под ель,

С мешками, с пилами, в онучах (из деревни…),Безмолвно делит хлеб рабочая артель.Я быстро уловлю по паре восклицаний,Откуда, кто они, тяжелые рабы;Но что мне им сказать? Мы дети разных граней,Я молча ухожу от их чужой толпы.Иль с осторожностью, всему и всем не веря,Какой-то в картузе мелькнет и, видя трость,Скорей скользнет в кусты походкой полузверя,И помнишь только взор, и худобу, и злость.Я знаю и его. Страданье под цинизмом,Заплеванная мысль, подвальные года…Он выброшен, как сор, огромным механизмомТупого, страшного и стадного труда.Кольнут ланцетом боль и холод всепрезренья,Ложится медленно скучающий покой…Другое существо! Какое утомленьеДает всегда другой… Какой урод – другой!А иногда смешит мой вечно грустный разумСвиданье, парочка, в кустарнике, в тени…И так же, как всегда, по жесту, слову, разомПоймешь всю сущность их, как мыслят, кто они…Поймешь их запертый, опасливый и нищий,Ужасный мозг кротов… и пошлость нежных поз…Как жалко, как смешно! Как хочется быть чищеХоть на минуту им! Дадим им пару роз…Опушка редкая и дальше вновь дорога,Где слышно день и ночь, как телеграф гудит,И широко кругом… кругом вдруг стало много,Просторно, далеко… такой прелестный вид!На голом склоне дом, который я ласкаю;

Крыльцо с колоннами, огромнейшая дверь…Его поставил здесь какой-то граф… не знаю…При Павле, кажется… Палаццо ветх теперь.Всего один этаж. Построен в строгом стилеЭпохи Ренессанс. Есть милый мезонин.Когда-то здесь был парк; потом его срубили,Остались только пни и несколько осин.Дом на три четверти небрежно заколочен,Спит холод нежилой меж четырех колонн…Когда я здесь брожу, мне кажется, что оченьВсё презирает дом… и очень утомлен.Пусть он развалина, пусть чернь его сломает,Немой аристократ, он щурится на светНасмешливо, умно и что-то вспоминает –Быть может, Ланнера, роброны, менуэт…Как равнодушен он, как понимает бренностьИ пустоту людей; их вкусов, мнений, слов!И на его лице застыла неизменность,Та каменная тишь, что есть у стариков.И я историю его восстановляю –Все полтораста лет проходят предо мной;Его строитель, граф, как я предполагаю,Был немец или швед, бездарный и сухой.Я думаю – дома нам выявляют личность:Дом низок и широк – нет строгих взмахов в высь,Как в стройной готике. Как будто в педантичностьПрямые линии квиритов облеклись.Здесь Ренессанс стоит не тот логично-ясный,Роскошный, мастерской, как было там, у тех,А сжатый севером, весь тусклый и бесстрастныйИ нет в нем радости… В нем угасает смех,

Который чуется в свободной колоннаде,Огромной, правильной и пьяной светом дня…Наверно, этот граф… он рос на плац-парадеИ жил и мир, и жизнь упрямо не ценя.Да, это черствый дом. На скате косогораРассудочный квадрат, старинный, неживой…О, души мертвые пред свежестью простора!Но этот дом, он мой… Он тоже, тоже мой!А милый мезонин пристроен после. Славный,Уютный, ласковый… Голландское окноИ крыша острием. По капители явно,Что был он выстроен не так-то уж давно,В сороковых годах… как на него похожиТе, что описывал Тургенев, Полевой…Ах, там наверное болталось молодежиВ сочельник под вечер с графиней молодой!Здесь шли тогда леса, безбрежные болота,Лес напирал вокруг угрюмо, тяжело…Куда-то всё ушло… Но почему нас что-тоТерзает только тем, что это всё ушло?И кажется тогда, что сам ты исчезаешьНеумолимо в мрак, без воли, без следа…Эй, старый, темный дом, ты ничего не знаешь?Ты знаешь, но молчишь… Ты знаешь. Знаешь, да…Когда большой закат над полем угасает,И поле – Океан, неведомый для нас,И незабитое одно окно пылаетКровавым отблеском, как страшный, красный глаз,Я знаю, – ты кричишь, что этот мир – жестокий,Но ты хранишь ключи всем тайнам, ко всему,И ты хохочешь в тьму, зловещий, одинокий,Ты надрываешься от хохота во тьму!