Все десять человек лабазников-присяжных,Каменнолицые судья и прокурор,И зрители суда – шеренга лысых, важных,Почтенных горожан на первом месте хор,А дальше множество тех милых насекомых,Что в Лету выбросит с ладьи своей Харон –В логически-простых, классических хоромах,Где синий день, бродя по мрамору колонн,Ужасен, как лицо забытой жертвы стужи,Ждут слов преступника средь полной тишины.Его пошлют на казнь торжественные мужи.Его дела низки, безумны и страшны.И кто-то маленький, спокойный и печальныйИ всем собравшимся столь явственно чужой,Как камень в тишину, вдруг уронил из дальнейИ странной глубины, как Знание, пустой,Неведомо к кому, слова: «О, да, не верьте…Я преступлением служил, как лучший гном,Идее Вечности, Ничтожества и Смерти…»Его не поняли. Он был казнен потом.10 февраля 1915 СПб
«Лазурный, чистый день, девически-прозрачный…»
Лазурный, чистый день, девически-прозрачныйВзглянул, как умная, наивная газель,В девичью комнату, на смятую постель,Где олимпиец спал, насмешливый и мрачный.Но девушка не спит… Ах, что она узнала!Как нов, как страшен мир! Как люди лгали ей!И плакала она и, плача, целовалаВолну его кудрей… волну его кудрей…19 февраля 1915 года СПб