Противостояние

группы остался я и девушка, которая ехала с нами в поезде.

И вздохнул, не сдержался:

— Сегодня мы должны были быть в части, — закончил глухо.

— Ясно.

— Можно спросить?

— Да.

— Как вы оказались в том лесу?

— Имеешь право, — согласился. — Раненые, лейтенант. Мое дело лечить… но… —

и смолк, закрыл глаза. Минут пять тишина стояла, потом раненный вновь заговорил.

— Утюжили беспрестанно. Батальон семь атак отбил, а потом… нечем и некому

отбивать было. Все легли. Политрук застрелился. Замкомбрига убит, комбриг — убит.

Я пытался эвакуировать раненных. Фашисты били прямо по машинам. Мы начали

оттаскивать бойцов к деревне. Ее накрыло. Прямые попадания. Дома в щепки, людей

… Попал в плен. Бежал. В лесу нашел раненных. Помогал медсестре Валентине

Самойленко… а она мне… Медикаментов нет, еды нет, питья нет… Умирали, как

мухи…Потом немцы окружили рощу и устроили артобстрел.

Мужчины помолчали. Лейтенант подошел ближе и, не спрашивая сел напротив капитана,

вперив в него тяжелый взгляд. Рассказ о расстреле раненных будоражила кровь и

будила злость. А еще вину и непонимание — почему они не вышли на своих? Не

помогли? Какой леший кружил их по лесам так, что они фактически никого не видели,

ничего не знали?…. А в это время гибли солдаты, целыми батальонами ложились!

И Коля мертв, и ребята…

А он жив…

— Что думаете делать, товарищ майор?

— Есть предложения?

— Есть, — посмотрел ему в глаза так, что и слов не понадобилось. — И оружие

есть.

Вспалевский кивнул и закрыл глаза:

— Меня Ян зовут, — прошептал.

— Александр.

— А девушку Пчела, — слабо улыбнулся раненный.

— Вообще-то ее Лена зовут.

Но Ян уже спал.

Лена слышала каждое слово, стоя за занавеской, и не могла пошевелиться. Картина

умирающих от снарядов и пуль раненых стояла перед глазами, словно она сама там

побывала. В купе с "погибли все, кроме меня и девушки" — это было невыносимо.

Дрозд вышел и первую кого увидел, отогнув занавеску, прижавшуюся к стене девушку.

Она смотрела на него огромными темными от гнева и непонятного упрямства глазами.

Лейтенант даже опешил: что ей опять в голову пришло?

— Коля не погиб, Коля жив! Понял?! — прошипела с яростью.

Дрозд настолько растерялся, что перечить не смог, кивнул автоматически: понял и

пошел от греха во двор. У порога только чуть очнулся, бросил двери толкнув:

— Раненного хоть напои да накорми.

Лена лишь осела у стола.

Глава 11

Ян постепенно приходил в себя и много рассказывал. Скупо, сухо, словно заставляя

себя беседовать с девушкой, он говорил, как сражались бойцы, из всех сил

удерживая высотку. Как немец давил их танками и утюжил бомбардировками. Как у

красноармейцев не было уже патронов и они шли в штыковую, на верную смерть,

совсем еще мальчишки, апрельский призыв…

Как горели села. Как немецкая авиация кучно ложила бомбы на жилые дома,

превращая деревни в руины.

Как отходили. Как на дороге лежали убитые лошади, разбитые телеги с беженцами,

трупы убитых. Как у воронки увидели убитую женщину, прикрывшую собой девочку. А

та доходила — осколком ей ноги оторвало. Ничего нельзя было сделать, ничего…

Сержант, пожилой мужчина, долго стоял над ней и достал пистолет. Застрелил ее,

прекратив мученье, и ушел в другую сторону. Больше его никто не видел…

Как пленных гнали по дорогам босыми и голодными. Как стреляли перед строем

политруков и офицеров. Как их выдавали свои же из тех, кто оказался слаб и не

выдерживал, ломался, сдавался…

Наверное, она сошла с ума. Впрочем, в те дни всем и все казалось вывернутым, не

только ей. Словно лавина кошмаров обваливалась, неся одни скверные вести за

другими, наполняя жизнь какими-то нереальными, если вдуматься вещами. Впрочем, и

жизнь сама, казалась ненормальной, более похожей на существование неизвестно

зачем.

Внутри нее и вокруг все рушилось и падало прахом, превращаясь в тлен, пыль.

Ценности, понятные всем, ценности и принципы в которых она жила, которые считала

незыблемыми, вера, надежда, светлые чувства, радость — все куда-то ушло, кануло.

И можно было тешить себя надеждой — заблудилось и только, но даже в это не

верилось.

В один из дней, когда раненый начал ходить, а лейтенант не ушел, как обычно на

ночь, Лена нашла схрон оружия. Не красиво было подглядывать, ее не учили этому,

но видно пороки были заложены в ней и вылезли под воздействием стресса сами. Она

поражалась тому, как запросто стала подслушивать, подглядывать, пытаться

анализировать каждую мелочь. Но самое поразительное было в том, что она не

чувствовала вины за то, что творила. Наоборот, считала правильным быть в курсе

того, что знают дед Матвей, Дрозд, Янек.

Что-то незнакомое, то о чем она даже не подозревала в себе, и будь иной жизнь,

возможно вовсе бы не узнала, начало расти и крепнуть. Это «что-то» было выше и

сильнее ее и диктовало свое, вне доводов рассудка, воспитания, привычных понятий.

Оно шокировало и в то же время казалось единственно верным и правильным. В его

власти она ничего не боялась и ни о чем не думала. Она просто знала, видела цель,

все остальное переставало существовать.

Может быть, это звалось отчаяньем, может безумием, а может, в ней просыпался