Противостояние

Свистит и гремит и грохочет кругом

Гром пушек, шипенье снарядов

И стал наш бесстрашный, наш верный «Варяг»

Подобьем кромешного ада

И стал наш бесстрашный и гордый Варяг

Подобьем кромешного ада

В предсмертных мученьях трепещут тела

Гром, грохот и дым и стенанья

И судно охвачено морем огня

Настала минута прощанья

И судно охвачено морем огня

Настала минута прощанья

Кто-то из парней включил рацию и было слышно, что песню про бравый «Варяг» подхватили во всех автобусах, и от этого как то сразу стало легче и светло на душе, как будто действительно вокруг было не провонявшее запахом горелой резины нутро автобуса, а бескрайнее море. И пусть врагов больше и они сильнее, но все знали, что правда на их стороне и значит победа тоже будет за ними! Внутри клокотала бесшабашная злость, казалось, что если сейчас дорогу перегородят бронетранспортеры или танки, можно будет броситься на них с голыми руками и порвать как тузик грелку.

Прощайте, товарищи, с Богом, «ура!»

Кипящее море под нами

Не думали мы еще с вами вчера

Что нынче умрем под волнами

Не думали мы еще с вами вчера

Что нынче умрем под волнами

Не скажут ни камень ни крест где легли

Во славу мы русского флага

Лишь волны морские прославят вовек

Геройскую гибель «Варяга»

Лишь волны морские прославят вовек

Геройскую гибель «Варяга»

Песню допели, а потом, как-то сразу автобус потонул в грохоте хохота и смеха. Ржали как кони, совершенно не понятно с чего, то ли Жбаницкий, как всегда сморозил какую-то несусветную глупость, то ли Леший рассказал анекдот.

Прошел час, потом второй, а потом уже и рассвело — солнце по зимнему обычаю лениво поднялось из-за горизонта, освещая придорожные посадки не ярким светом. Ближе к обеду, когда уже все поняли, что никакой погони и расправы над крымскими милиционерами не будет, так и вовсе градус настроения в автобусе поднялся на небывалую высоту. Словник даже успел покемарить пару часов — ну, а что, солдат спит — служба идет!

К Крыму подъезжали в темноте, на часах было 19–30, когда автобус, в котором ехал Словник с товарищами неожиданно заглох и, прокатившись по инерции несколько десятков метров, остановился. Обидно, но до пропускного пункта при въезде в Крым осталось всего пара километров. Водитель попытался что-то там отремонтировать, но судя по тому, что двигатель так и не завелся, поломка была не из простых.

Раненых перегрузили в другие автобусы, а потом принялись толкать транспортное средство в сторону указателя «Крым». Можно было конечно бросить бедолагу и утрамбовавшись в другие автобусы доехать домой, но почему-то никому не захотелось бросать «Икарус» посреди пустынной ночной дороги, получилось бы, что бросили своего боевого товарища, который вывез их из объятого анархией Киева и почти довез до дома.

Когда все-таки автобус подкатил к кпп «Турецкий вал», все кто толкал автобус, восторженно заорали — «Ура!!!» Вроде еще минуту назад, обессилено охали и стонали, проклиная старый автобус, который не мог сломаться попозже, но как только увидели, что пересекли невидимую черту, извещавшую, что они уже в Крыму, дружно закричали от радости и стали поздравлять друг друга… и откуда только силы взялись?! Видимо и правда, дома и стены помогают.

— Все парни, больше не могу, давайте передохнем, — Панас уселся на бетонный блок разгораживающий дорогу и достал из нагрудного кармана смятую пачку сигарет. — Дома даже воздух другой!

— Дыши Пашка, дыши! — Гвоздь уселся рядом, бесцеремонно вытягивая сигарету из пачки друга. — Впрок дыши, а то с новой властью, глядишь, и бежать из Крыма придется, как белякам в гражданскую. Эти нам не простят, что мы до конца стояли. Простыми увольнениями из органов мы не отделаемся.

— Херня! Первый Майдан пережили и этот переживем, — беспечно отмахнулся Панас, но тут же зло сплюнул себе под ноги и выкинул не докуренную сигарету.

Было хорошо заметно, что Панас нервничает и злиться на окружающих. Гвоздь высказал вслух то, о чем многие думали, но боялись говорить.

— Пропусти, — Словник жестом разогнал курильщиков и пробрался внутрь салона.

— Слон ты чего там не видел? — спросил Леший, удивившись, что друг гремит железом внутри автобуса. — Зачем тебе щит и дубье?

— Надо, — Словник молча вышел из автобуса держа в руке щит.

— Ты чего задумал? — не унимался Леший.

— Правильно Гвоздь сказал, не дадут они нам спокойной жизни, травить будут, как бешеных псов.

— И, что?

— А, ничего! Не буду я от них прятаться. Надоело! Тем более, что я теперь не в Киеве. Я теперь дома, и здесь есть, кого мне защищать. Это там, в столице, мы были на фиг никому не нужны: ни властям, ни горожанам, а здесь все по-другому, здесь у меня жена и дочь, и ради них, я ни одну тварь в Крым не пущу.

— О, как! Я с тобой! — Леший стремглав бросился в автобус за своими вещами и амуницией. — У меня хоть жены с дочерью нет, но я полностью с вами согласен тарищ капитан.

— И, я! — закричал Глаз.

— Вы редкие психи, да вас через пару часов зачистят на фиг, — покрутив пальцем у виска, произнес Гвоздь, — но я тоже с вами. Панас, ты как, с нами?

— Ща, докурю, а потом тоже пойду мир спасать.