Он вскинул винтовку на плечо и пошел прочь, свернув налево, на забитое машинами шоссе 495, ведущее к туннелю, и начал спускаться по нему. Возле пасти туннеля он увидел следы жуткой аварии. Шофер фургона «мейфлауэр» пытался пробиться в основной ряд, и машины утыкали фургон, как подушечку для булавок. Полностью выгоревший «пинто» лежал почти под брюхом фургона. Водитель фургона наполовину вывалился из окошка кабины, свесив вниз голову и руки. На дверце под ним остался веер засохшей крови и внутренностей.
Ларри оглянулся, уверенный, что она идет за ним следом или стоит и смотрит укоризненным взглядом. Но Рита исчезла.
— Твою мать, — негодующе произнес он, — я же пытался извиниться.
Какое-то мгновение он не мог двинуться с места, чувствуя, как его пронзают сотни злобных мертвых глаз, уставившихся из всех этих машин. Ему вспомнились слова песенки Дилана: «В застывшем потоке машин я ждал тебя там внутри… А ты думала, я вдали… Но где же ты сейчас, крошка Мари?»
Впереди ему были видны четыре дорожные полосы, исчезавшие в черной арке туннеля, и уже с настоящим ужасом он обнаружил, что верхние флюоресцентные лампы-трубки в туннеле Линкольна не горят. Это все равно что очутиться на автомобильном кладбище.
Он весь покрылся холодным п
Он облизал губы и попытался рассмеяться. Это у него получилось плохо. Он сделал пять шагов к зеву туннеля и снова остановился. Слева от него стоял «кадиллак-эльдорадо», и оттуда на него смотрела женщина с почерневшим лицом тролля. Ее прижатый к стеклу нос напоминал луковицу. Стекло было забрызгано кровью и соплями. Мужчина, управлявший «кадиллаком», перегнулся через руль так, словно что-то искал на полу. Все стекла машины были подняты; внутри там, наверное, как в теплице. Если он откроет дверцу, женщина вывалится наружу и рассыплется по мостовой, как мешок с гнилыми дынями, и запах будет теплый, густой, влажный и весь пропитанный разложением.
Такой же запах будет и в туннеле.
Ларри резко повернулся и рысцой потрусил назад, туда, откуда пришел, чувствуя, как поднятый его бегом ветерок осушает мокрый от пота лоб.
— Рита! Послушай, Рита! Я хочу…
Слова замерли у него на языке, когда он добрался до начала спуска. Риты по-прежнему нигде не было. Тридцать девятая улица уходила вдаль, покуда не превращалась в крошечную точку. Он перебежал с южного тротуара на северный, протискиваясь между бамперами и перелезая через капоты, такие горячие, что вполне могли опалить кожу. Однако северный тротуар был тоже пуст.
Он приставил сложенные рупором ладони ко рту и закричал:
— Рита!
Ему ответило лишь мертвое эхо: «
К четырем часам темные тучи начали сгущаться вокруг Манхэттена и громовые раскаты загрохотали среди городских каменных глыб. Над зданиями засверкали молнии, словно Господь старался запугать немногих оставшихся в живых людей. Свет стал желтым и каким-то нереальным, что Ларри совсем не понравилось. Под ложечкой у него засосало, и, когда он закурил сигарету, она задрожала в его руке, как дрожала этим утром чашка кофе в руке Риты.
Он сидел в самом конце идущей под уклон улицы, привалившись спиной к нижней перекладине ограды тротуара. Рюкзак он держал на коленях, а винтовку прислонил к ограде рядом с собой. Он надеялся, что Рита вскоре испугается и вернется, но ее не было. Пятнадцать минут назад он прекратил выкрикивать ее имя. Эхо действовало ему на нервы.
Снова прогрохотал гром, на этот раз уже близко. Прохладный ветер сунул свою лапу ему под рубашку, от пота прилипшую к спине. Ему придется забраться в какое-ни будь укрытие или перестать валять дурака и пройти через туннель. Если у него не хватит духу сделать это, он вынужден будет провести еще одну ночь в городе, а утром переться сто сорок кварталов на север, к мосту Джорджа Вашингтона..
Он попытался отнестись разумно к мысли, о туннеле. Никто и ничто его там не укусит. Он забыл запастись большим мощным фонарем — Господи, никогда не упомнишь