-И не только поэтому, - ответила Анна Сергеевна, войдя в роль рассказчицы. – Помещик наш был богатый и не злой. Крестьяне много работали, да и он не сидел сложа руки. Рассказывают, что трудился не меньше. Причем, деревня наша принадлежала Усовым, или как там их, уж и не помню, несколько десятков лет. Так вот, они, хозяева земли, и вдовам помогали, и сиротам, и погорельцам, ну, то есть тем, кто от пожара пострадал. Нищих в деревне не было. У всех избы справные, добротные. А по соседству две деревни за другим помещиком были. Ну, не повезло им. Они хуже жили. После революции, когда наш-то уехал, его дом, постройки хозяйственные никто не тронул из наших, а вот из соседних деревень пришли, всё разграбили: и посуду, и мебель, и орудия труда, и скотину, да стали себе недалеко от пруда дома строить. Рядом лес валили и избы делали, а в избах и посуда, и комоды с зеркалами, и креслы с диванами – всё из барского дома. А от дома помещичьего одни стены остались. И рамы оконные, и двери, всё растащили! Даже верёвки, на которых белье сушили, поснимали. Ну, наши ещё тогда начали называть селившихся у пруда злыднями. Когда дом барский грабили, кухарка не давала посуду выносить, а конюх и другие тоже препятствовать начали. Барин добрый был, вот все и ждали, что он, мол, вернётся и хозяйствовать станет. Так всех, кто мешал, злыдни убивали. Кричали, что власть такая теперь, что велит бедным у богатых брать. Моя мать мне много об этом рассказывала, как усадьбу грабили. А наши деревенские их сначала злыднями за глаза называли, а потом уже и в глаза. Злыдни и церковь в нашей деревне разрушили, и всё вынесли. Причем, грабить начали ночью, а когда уже рассветать стало, храм подожгли. После убийства в барском доме тех, кто мешал грабить, наши деревенские были сильно напуганы, и за церковь уже никто не вступился, только батюшку спрятали. Когда злыдни ушли, наши пытались храм тушить, но бесполезно.
Анна Сергеевна замолчала. Посмотрела немного куда-то вдаль, словно что-то вспоминала, потом тяжело вздохнула и продолжила:
-Постепенно злыдни стали себе землицы на огород нарезать. Да побольше. Кладбище у пруда тоже раскопали. Там ведь кроме деревянных крестов над усопшими ничего не было. Когда церковь была, за могилками как-то присматривали, а как ее разрушили, и падающие кресты никто поднимать не стал. Время страшное было… Так постепенно всё кладбище и вспахали. Никто злыдней останавливать не стал. Лес там совсем рядом. Для огородов трудно освобождать землю, ну, а мертвецы тихо лежат, не жалуются. Наши думали, злыдни самыми богатыми станут, но не заладилась у них жизнь.
Старушка опять замолчала и, посмотрев в жадно вопрошающие глаза Димки, продолжила рассказ, сама получая удовольствие от того, что рассказывала:
-Прибегает один раз к моей бабке от злыдней Настасья. Она была нам родственница и замуж вышла за мужика из той деревни, которая переселилась к пруду. Бабушка рассказывала, что Настасья аж вся белая была от страха. Прибежала, села на скамью, отдышаться не может. Бабка стоит, смотрит, не торопит. Настасья отдышалась и говорит:
«Ах, Зоя (Зоя – это моя бабушка), беда у нас в доме».
«Какая беда? Что ты!» - испугалась за нее бабка.
«Не могу, – говорит, - я сарафан этот с себя снять».
«Как не можешь?»
«А вот так! Как только начинаю снимать, словно душит кто-то».
Сарафан у нее красивый был. Красный. Весь с вышивками, с бусинками, из дома барского. Кто этот сарафан нашивал, когда, не знал никто. Муж Насти сундук с одеждой вынес. Там и был этот сарафан. Настя примерила, покрасовалась, а как снять решила, не смогла. Моя бабушка молитву почитала, дала Насте юбку с кофтой, чтоб переоделась, и сарафан сняли. Больше Настя ничего не почувствовала, но сарафан даже в руки боялась взять. Моя бабушка говорит: «Ты что, Настя, неси его вон отседа. Не нужен он нам. И мои вещи потом верни». А Настя в слезы: «Зоя, милая, выкинь его или отдай кому. Боюсь я». Бабушка рассказывала, что решила, будто Настя с ума сошла, но та начала всякие ужасы рассказывать. В доме у них звуки постоянно слышны. Настя молиться начинает, кто-то громко и грустно вздыхает. Сколько раз от страха она молиться переставала. Мужу рассказывает, а тот злится: «Хватит, – говорит, - выдумывать. А ежели кто вздыхает, не обращай внимания, или не молись». Василий у Насти мужик справный был, сильный да работящий, но дом большой только-только отстроил, добра всякого принес. Не бросать же! Как все стали кричать, что нынче власть другая. Что нынче все барское добро людям отдают, он и побёг вместе со всеми, про Бога забыл. А Насте страшно в этом доме. Только она из комнаты выйдет, а там вещи места меняют.
-Как меняют? – не понял Димка.