Протокол. Чистосердечное признание гражданки Р.

Называть старого институтского доцента Жмуриком было, конечно, жестоко и нетолерантно. Но тогда о толерантности ничего не слышали. На самом деле жестокосердные студенты, поколениями звавшие Жмурика Жмуриком, были виноваты в том не меньше, чем институтское руководство, которое было вынуждено держать в штате и отдавать сотни часов преподавания важнейшей дисциплины человеку крайне неумному и никак к тому не подготовленному. А что делать? Доцент Жмурик был старым и убеждённым коммунистом, а также старым контуженным солдатом. Он всегда ходил с крепко зажмуренными глазами и мог на несколько секунд открыть их примерно раз в полчаса, чтобы увидеть, кто списывает. Списывали примерно все, потому что к третьему курсу мы уже кое-что поняли. Мы поняли, что есть реальность, о которой мы мало что знаем, но о которой рассказывать нельзя. Жмурик преподавал предмет «Финансы капиталистических стран». Он не знал никаких языков и ни в одной стране сроду не был, но упорно всё это преподавал, поэтому все и списывали нужные ему ответы с лекции какого-нибудь особо усердного дружественного студента из Ганы: у всех остальных не находилось сил конспектировать горячечный бред. Даже в разоблачительной телепередаче «Международная панорама» можно было почерпнуть куда больше смысла.

Уволить его было нельзя, отбирать у себя часы он никому не давал, учеников не готовил, всю поросль вокруг себя уничтожал, молодые аспираты опасались связываться с темой, зная Жмурика. Поэтому спец он был один. Монополист. Он никогда не был женат, жил в многонаселённой коммунальной квартире в малюсенькой комнатке, где вместе с ним жило шестнадцать кошек. Их он последовательно называл именами президентов США вне зависимости от пола. Рубашек, костюмов (явно) и исподнего (с чего бы делать исключение) не менял, ибо рабочему человеку не пристало стесняться естества. Пах соответственно, причём издалека. Ему сто раз выделяли отдельную квартиру, но он отказывался по принципиальным соображениям — нас водила молодость в сабельный поход, вот и незачем на старости лет вводить в расход государство. Практически всю свою зарплату, удерживая себе на жизнь крохи, он ежемесячно торжественно переводил в Фонд Мира.

В общем, его послали нам всем за грехи наши. Прежде всего, я думаю, за многолетнюю дискуссию московской научной финансовой школы с ленинградской научной финансовой школой о природе функции тезаврации[1]. Московскую школу в моё время особо рьяно отстаивал профессор Соломон Аронович Раппопорт по прозвищу Самолёт Аэропортович Аэрофлот, а ленинградскую — товарищ Бирман, чьего другого имени я так и не узнала по причине приверженности московской школе (по месту прописки). В чём заключался спор о тезаврации, я тогда отлично помнила и разбиралась в тонкостях, мне было интересно — сейчас забыла, а гуглить лень, поскольку мой собственный жизненный опыт нынче говорит мне: «Оля, главное в тезаврации — кэш. Держи его поближе к телу и не делай резких движений». Точно помню, что ни московская, ни ленинградская школа мне такого не советовали, жизнь научила.

Кстати, Соломон Аронович Раппопорт задолго до славного конца родной советской власти научил нас одной важной штуке:

— Детки! — Дальше он сильно понижал голос: — Запомните. У вашего поколения не будет пенсий. — Дальше он научно объяснял почему и добавлял: — И не забудьте сказать своим детям, что у них тоже не будет.

Нам уже было понятно почему.

Кстати, ленинградская школа в лице товарища Бирмана была тихо солидарна в этом вопросе с позицией товарища Раппопорта.

Сейчас у меня будет тут очередная антирусская выходка. Даже сионистская. Хотя наш декан Борис Ефимович Супрунович очень осуждал сионистские выходки, я всё-таки скажу. У Жмурика была простая русская фамилия. Коротков, Кротов или что-то в этом духе, но он предпочитал, чтобы его называли «товарищ доцент». Товарищ доцент как-то сразу почуял во мне классового врага. Именно чутьём почуял, ибо наше общение я усердно сводила к минимуму.

Меня страшно интересовали финансы капстран — во-первых, потому, что туда ужасно хотелось попасть и было понятно, что вряд ли. Поэтому это даже во-вторых. Во-первых же было то, что я до Жмурика на лекции у кого-то молодого и продвинутого услышала историю про пластиковые деньги. Может, даже это был Самолёт Аэропортович, он был вечным кладезем мудрости, а также автором сборника задач по бюджетному учёту и отчётности — преинтереснейшая, надо вам сказать, и заковыристая штучка был этот сборник. Я помню этот полушёпот — а всё самое важное Самолёт Аэропортович рассказывал именно так:

— Дети, в некоторых капиталистических странах появились пластиковые деньги. То есть у вас в кошельке ничего нет. Только маленький кусочек пластика. В магазине вы можете им расплатиться, прикладывая к специальной кассе, и настоящих денег никто у вас не попросит. А если вдруг они вам нужны — подхо́дите к стене, там такое специальное маленькое окошечко, в нём прорезь. Суёте пластик, и вам выдают наличные, сколько нужно.