Протокол. Чистосердечное признание гражданки Р.

А сам Серёжа в жизни был архитектором, реставратором и большим любителем истории, а ещё он написал толстенную монографию про древнюю архитектуру Северо-Западной Руси. Хотя на самом деле он был прежде всего правозащитником, стал им как раз в 2012 году. Он фактически тащил на себе общественное расследование событий 6 мая 2012 года на Болотной площади, стал защитником на «болотных» судебных процессах сначала Андрея Барабанова, потом Вани Непомнящих, участвовал в качестве защитника в десятках, если не сотнях административных процессов в отношении задержанных на митингах.

Он фактически основал Школу общественного защитника. Саму концепцию ШОЗ придумала журналистка Мария Эйсмонт, старинная моя знакомая и коллега ещё по газете «Сегодня», а позже она станет адвокатом и, похоже, просто найдёт себя.

Профессионалы жутко нас ругали за название — общественный защитник. Дело в том, что в современном Уголовно-процессуальном и Уголовном кодексах нет такого понятия — общественный защитник. Раньше было, теперь нет, теперь просто защитник. Что совершенно не мешает защитникам в общественно-значимых процессах самоназываться общественными, правда же? Ну и вот.

В общем, наши законы вполне позволяют любому человеку стать в уголовном процессе защитником наряду с адвокатом, а в административном, например, процессе — и без адвоката. Для этого не нужно иметь юридического образования, так пока по закону. Конечно, это нарушает адвокатскую монополию, и плохие адвокаты на нас злятся. А хорошие — понимают, что мы снижаем издержки, помогаем заниматься черновой работой и добровольно, часто и по делу ходим в СИЗО и ездим в колонии к своим подзащитным. (Если что, есть статья в УПК про защитников, это статья 49.)

Так вот. Не надо приходить в судебный процесс защитником с улицы, с отмороженными ушами. Всё ж надо подготовиться, хотя бы немного, хоть элементарно. Для этого «Русь Сидящая» вместе с Сахаровским центром в 2015 году начали создавать Школу общественного защитника. И как-то так естественно получилось, что душой и мотором Школы стал самый эффективный, наверное, защитник с 2012 года — Серёжа Шаров-Делоне. Он искренне любил своих учеников и своих подзащитных, любил как родных. Он вообще любил своё дело и умел работать.

Он приехал ко мне в Берлин в начале лета 2019 года и вдруг сказал:

— Оля, я устал. Не то чтобы совсем устал, Школу я вести буду и защитником буду, но отдохнуть бы надо.

Это было не похоже на Серёжу. Я не припоминаю его в отпуске. Решили, что ему надо сменить обстановку и пожить в Праге — тем более, что его всё время звали читать лекции в Карловом университете, и он к тому времени несколько уже прочёл, и имел большой успех.

Мы с ним вместе придумали полезное дело, для чего ещё ему нужно быть в Праге — для того, чтобы связывать нуждающихся в юридической помощи в России с адвокатами (например, это выход для тех, кто не может вернуться в Россию, а таких у нас много и всё больше). Зарегистрировали компанию, открыли счёт, Серёжа нашёл квартиру и поехал.

А недели через две вдруг вернулся в Москву.

— Что-то артрит разыгрался. Артрит проклятый, не поверишь — с палочкой хожу. Но сейчас я его буду побеждать.

Начиналась осень, Сережа провёл очередную Школу общественного защитника, периодически входя в раж и отбрасывая свою палочку. А как Школа закончилась, в октябре, что-то опять сник.

Мне написал его сын Саша. Надо помочь устроить в хорошую больницу на обследование, подозревают онкологию. Главврач одной прекрасной московской больницы оказался моим старым знакомцем, и Серёжу отправили в клинику. На следующий день главврач позвонил:

— Оля, рак лёгких, метастазы.

— Сколько?

— Полгода максимум.

— Он знает?

— Нет пока.

Серёжу обезболили, снабдили лекарствами и отправили домой. Через неделю он умер — тихо, со всеми попрощавшись. И я осиротела.

Кто его знал, все понимали, что это был один из лучших людей на земле. Знайте теперь и вы.

Это был тяжелейший удар ещё и по «Руси Сидящей», и без того два года переживавшей большую турбулентность: обыски, уголовное дело, мой вынужденный отъезд, предательство директора, которого я оставила вместо себя, вечное безденежье и прибывающий поток подопечных.

Я бы очень хотела рассказать истории людей, которые много лет работают в «Руси Сидящей». Я очень их люблю и ценю, каждого. Это уникальные люди с уникальными судьбами, которые прошли через невероятные испытания и остались очень хорошими людьми. Но я не могу. Нас прессуют, вокруг нас продолжают время от времени возникать уголовные дела, сотрудники ходят на допросы, и любое лишнее моё слово может их подставить. А у нас почти все сами прошли через тюрьму.

Не время сейчас чистосердечных признаний — даже в любви. Не могу ни слова написать о вас, мои дорогие, и вы, как никто другой, понимаете почему.

(Но на самом деле я написала. И спрятала пока. Я хорошо спрятала, не волнуйтесь.)

Отъезд