Протоколы с претензией

  Они открыли все краны и теперь воспользуются всеми или почти всеми предлагаемыми развлечениями. В масках и ластах они часами плавают у кораллового рифа в компании разноцветных рыбок. Когда же выныривают и снимают маски, высокие бежевые холмы и бирюзовое море образуют всего два, но очень контрастных цвета, как контрастен и нереален весь этот яркий аквариум, в котором две рыбки (Я. и Баронесса) в компании других таких же человеческих рыбок плещутся в нарядном празднике существования. Они разглядывают и настоящих цветных рыбок в подводном аквариуме. Принимают участие в экскурсии на джипах. В пыли и тряске они то проезжают над обрывами, то въезжают в узкие фиолетовые ущелья. Когда они усаживаются на привал, мимо них на верблюдах с энтузиазмом проплывает туристический десант из Скандинавии. Когда через час они, разгоряченные вином, громко беседуют и смеются, верблюды появляются снова и неспешно несут на себе назад приунывших викингов, их жен и детей. А еще в один из дней после обеда они участвуют в велосипедной прогулке по вади – высохшему руслу реки. Зимой здесь несутся бурные потоки воды, которые твердая земля и не подумает впускать в свои недра. Пусть катится в море, говорит земля. А летом только люди катятся на горных велосипедах с широкими шинами, проносятся, разбрызгивая мелкие камни. Пот катится по их лицам, а сами они то пыхтят на подъемах, то притормаживают двухколесного торопыгу, который  на спуске может внезапно подпрыгнуть. Того и гляди ударишься головой в каске о каменный выступ скалы, который никто и не подумал убрать с дороги, чтобы туристы не решили, что природа подправлена для них и теперь поет “под фанеру”. В конце маршрута они заталкивают велосипеды в грузовик, а инструктор усаживает их в тени перед ночным переходом и рассказывает анекдоты, пока темень не ложится на теплые холмы. Тогда они поднимаются и идут в кромешной тьме за своим вожаком по другому высохшему руслу мертвой реки. За тишиной и шаркающей поступью усталых туристов приглядывают звезды. В этой темноте, если отстать и чуть подождать, пока темные силуэты окончательно не растворятся в ночном проходе, – перемигиванию с мерцающими звездами не в состоянии помешать ничто. Они снова начинают уставать, когда растянутая колонна туристов замедляется, приторможенная их проводником. Когда арьергард подтягивается, в воздухе пахнет переменой, и вот тишина и тьма взрываются яркими прожекторами и громкой музыкой. Дальнейший путь по вади перегорожен столами, заваленными сырами и фруктами. Шведский стол, который шведским уже назвать трудно, разве в Швеции есть пустыни и пересыхающие на лето реки?

  А в самом Эйлате со всех сторон обходят они памятник взятию города во время Войны за независимость – три мешковатых солдата в мятых шинелях водружают флаг, как известно уже Я. и Баронессе, нарисованный синими чернилами на белой простыне.

  Отдельно, в другой раз они приезжают, чтобы осмотреть Масаду, где, по описанию Иосифа Флавия, совершили коллективное самоубийство осажденные римлянами последние из уцелевших повстанцев – последний остров Иудейской Войны. Я. больше всего поражает строительный размах царя Ирода Великого. Он умер за четыре года до рождения Иисуса, на его совести много крови, но в избиении младенцев его легко признал бы невиновным даже Гаагский трибунал. Это был другой Ирод, объясняют нам. Впрочем, у религии своя ось времени и своя историческая методика.

  Бог знает где, посреди пустыни, без грузовиков, вертолетов и подъемных кранов, как решается предпринять Ирод такое строительство? Обуреваемый страстями, воюющий, подозревающий и казнящий, где находит он время для этого? Он, убивший в припадке гнева жену и приходивший плакать над ней, мертвой, смотрящей на него из глубокого корыта с прозрачным медом, куда он приказал уложить ее, не желая с нею расстаться. Ведь он еще срезает гору и расширяет территорию Храма, возводит вокруг него новую стену, часть которой только и сохранилась в качестве национальной святыни. Он строит города, новый порт.

  Что было бы, если бы не этот безумный мятеж против римлян, которому так многие противились, по словам Иосифа Флавия. Сколько можно было бы построить за две тысячи лет. Я. поражает изощренность политических споров двухтысячелетней давности, приводимых Флавием. Они были очень неглупы, эти люди, внешний облик которых не может, как ни силится, представить Я. и вместо них подставляет своих друзей и себя.

  Он-то сам целиком на стороне Флавия. Нужно уметь останавливаться. Коллективное самоубийство осажденных римлянами иудеев – сомнительный результат. Сохранять построенное и строить еще, решает для себя Я.