Протоколы с претензией

  Он задумывается о Флавии, Иосифе Матитьяху. Именно он первым подробно и с любовью рассказал тогдашнему Большому Миру об Иудее. Увлекаясь, рассказывает он ему об истории, вере и жизни иудеев. И, как будто поймав порою иронический взгляд римлянина или грека, гасит он на лице ностальгическую улыбку и добавляет: “Вы, конечно, вправе не верить этому, но так сказано в наших книгах”. Две тысячи лет назад он проложил словом понтонную дорогу из Иерусалима в Рим. Обратную дорогу словом прокладывал Герцль. На очередном заседании Кнессета Я. предложил для Еврейского Государства еще одно, новое, имя – Герцлия-Флавия. Но ведь Флавий был коллаборационист, возразил Б., а многие и просто считали его предателем. От Флавия остались две книги, ответил Я., из которых мы только и знаем подробности о тех, кто считал его предателем, а что осталось от них самих? Развалины Иерусалима и две тысячи лет, о результатах которых философ из Касриловки сказал, что нужно было очень постараться, чтобы довести народ Книги до такого состояния. И это он еще сказал до Катастрофы. Так чьим продолжателем является Герцль, – спросил Я., – Флавия или тех, кто видел в нем только изменника?

  А в Иерусалиме их будто магнитным полем, как Веничку к Курскому вокзалу, вечно прибивает к Шхемским воротам Старого Города, где ткань Иерусалима расползается, как причинное место под бритвой пианистки. Никаких заборов здесь нет, и Я. несколько раз переходит с одной стороны площади на другую. Как преломляется луч света на границе воздуха и стекла, так меняется внутренний внутреннее состояние Я. при этих переходах. В сторону запада быстро падает количество Соседей на квадратную единицу площади, снижаясь до редких отдельных человеко-атомов или небольших семейных молекул. А на восточной стороне броуновскую суету Соседей маленькими ледоколами разрезают иногда патрули еврейских пограничников. Да еще водолаз Я., коллекционер эмоций, погружается в человеческое море. А если пойти дальше вдоль стены на восток, то там – старое еврейское кладбище, с которого первыми поднимутся мертвые в Конце Света на Страшный Суд, и Масличная Гора там. Иерусалим. Да разве песок и камни, на которых живут Соседи, – Иерусалим? Ради этих камней и песка пусть отнимется десница моя, если забуду об Иерусалиме? Где мы – там Иерусалим! – напыщенно провозглашает он. Тогда Иерусалим – в Нью-Йорке, возражает ему с насмешкой его внутренний Б. Нет, Иерусалим точно не в Нью-Йорке, он здесь. Я. тряхнул головой, но порядка от этого в ней больше не стало.

ВОЙНА И МИР  II

  Святой Человек – результат многолетних биологических экспериментов Бар-Иланского университета, где порой любили по вечерам гулять Я. и Баронесса, где в “мрачном” ульпане они познакомились с А., Святой Человек из вольера, ближе всех стоявшего к телевизору, выстрелил в Солдата и не промахнулся. Солдат убит наповал. Профессора Бар-Иланского университета оправдываются на пресс-конференции.

  “Выводимая нами порода святых людей обладает исключительно полезными качествами. Они безоговорочно преданы делу, трудолюбивы и способны носить оружие. Их отличает высокая энергетика духовной деятельности. Здесь-то и таится неизбежная опасность, – объясняют они. – Как маленький кусок термоизоляции, откалывающийся от тела космического парома, способен привести к гибели корабля, так высокое напряжение духовного горения пробилось в данном случае пистолетными выстрелами. Мы продолжим эксперименты, но обязуемся принять все необходимые меры безопасности”.

  Я. и Баронесса знакомы с некоторыми из ассистентов этих профессоров. Милые люди, отзывчивые. Их практические выводы из религии предков отличны от позиции религиозных ортодоксов, труд и армия для них так же святы, как Тора и Суббота.

  – Все бы ничего, – говорит Я. Баронессе, – но горячая увлеченность только одной идеей и, как следствие, пониженный интерес ко всему прочему привносят в их эксперименты некоторую однобокость.

  На прощание с Солдатом они решают ехать не на машине, а в общественном транспорте. Напротив Бар-Илана садятся они в автобус, идущий в Иерусалим.

  – Попадем ли мы к месту прощания с Солдатом? – спросили они у водителя.

  – Попадете, попадете, – ответил водитель.

  Ни один мускул не дрогнул на лицах ортодоксов, в основном заполнявших автобус. Два тысячелетия пролетели над ними как одно мгновение, печи Холокоста не изменили их. Гибель Солдата? Это ваши безбожные и полубезбожные разборки – сами заварили, сами расхлебывайте.

  Будто воздух из шины выпущена из Лагеря Горячих Патриотов его энергия сопротивления делу Солдата. На рынке перед телекамерой Патриот размазывает по лицу слезы: “Отдайте Соседям все, черт с ними. Только не это”.

  Как ни жаль Солдата, сменяющий его Вечно Великий пойдет еще дальше, еще быстрее, говорит Я.