Протопоп Аввакум. Жизнь за веру

Характерно, что положение ссыльного униатского священника существенно отличалось от положения Аввакума. «В то время, когда протопоп Аввакум переносил в Сибири невероятные страдания, муки и голод… его (Крижанича. — К. К.) положение в ссылке было совершенно иным. Пробыл он в ссылке 15 лет, и за всё это время он ничем и никак не был обижен. Здесь ему “вместе с достаточным содержанием был предоставлен полный досуг, которым он даже сам тяготился, жалуясь, что ему никакой работы не дают, а кормят хорошо, словно скотину на убой”… Вот вам и “мрачный век”: одного ссыльного мучают голодом, холодом и всякими пытками, а другого холят и волят и жирно питают. Но один — древлеправославный пастырь, а другой униат, изменник православию. В этом и вся суть» (Мельников).

*

Прежнего друга и покровителя Аввакума архиепископа Симеона в Тобольске в это время уже не было — он уехал в Москву за несколько месяцев до приезда протопопа. Однако, побывав в тобольских храмах, Аввакум сразу же заметил перемены в церковной службе: везде уже служили по-новому. Вернувшись 22 марта 1662 года из Москвы, архиепископ Симеон, как писал Феодор Трофимов, «велел по всем церквам службы служить против новых книг и, угождая отцу своему Никону, списовал со Служебников списки и разослал по всем церквам с великою грозою».

Приехав в русские города, Аввакум «уразумел о церкви, яко ничто ж успевает, но паче молва бывает» (Мф. 27,24). Ненавистное ему никонианство добралось уже и до Сибирской епархии, где достаточно широко распространилось и укрепило свои позиции. Пришлось и Аввакуму не раз присутствовать на новообрядческой службе в Тобольске. «Был я у завтрени в соборной церкви на царевнины имянины, — шаловал с ними в церкве той при воеводах; да с приезду смотрил у них просвиромисания дважды или трожды, в олтаре у жертвенника стоя, а сам им ругался; а как привык ходить, так и ругатца не стал, — что жалом, духом антихристовым и ужалило было». Но конец этому соблазну положило чудесное видение. «А се мне в Тобольске в тонце сне страшно возвещено (блюдися, от Меня да не полма растесан будеши). Я вскочил и пал пред иконою во ужасе велице, а сам говорю: “Господи, не стану ходить, где по-новому поют, Боже мой!”… Так меня Христос-свет попужал и рече ми: “по толиком страдании погибнуть хощешь? блюдися, да не полма рассеку тя!” Я и к обедне не пошел и обедать ко князю пришел и вся подробну им возвестил. Боярин, миленькой, князь Иван Андреевич Хилков, плакать стал. И мне, окаянному, много столько Божия благодеяния забыть?» С тех пор Аввакум ходил только в те церкви, где было «православное пение», и «народы учил», обличая «злобесовное и прелестное мудрование» никониан.

Однако тяжёлые сомнения время от времени продолжали терзать его душу: проповедовать ли дальше старую веру или скрыться? Больше всего он переживал за свою семью. Он не хотел, чтобы все те ужасы, которые выпали на долю его родных во время Даурской экспедиции, повторились вновь. Но в столь тяжёлую минуту Аввакум находит поддержку в своей жене, Анастасии Марковне, мужественно разделявшей с ним все его лишения. «Жена, что сотворю? — в сомнении спрашивает он. — Зима еретическая на дворе: говорить мне или молчать? Связали вы меня». На это его верная спутница отвечала: «Господи помилуй! что ты, Петрович, говоришь? Слыхала я, — ты же читал, — апостольскую речь: “привязался еси жене, не ищи разрешения; егда отрешишися, тогда не ищи жены”. Аз тя и с детьми благословляю: дерзай проповедати Слово Божие по-прежнему, а о нас не тужи; дондеже Бог изволит, живем вместе; а егда разлучат, тогда нас в молитвах своих не забывай; силен Христос и нас не покинут! Поди, поди в церковь, Петрович, — обличай блудню еретическую!» Ободрённый верною женою, Аввакум ревностно продолжает обличать «никониянскую ересь». Лишним доказательством правильности выбранного им пути стало чудо, произошедшее в Тобольске 6 августа 1663 года.

«Летом, в Преображениев день, — вспоминает протопоп в челобитной царю, — чюдо преславно и ужасу достойно в Тобольске показал Бог: в соборной большой церкви служил литоргию ключарь тоя церкви Иван, Михаилов сын, с протодьяконом Мефодием, и егда возгласиша: “двери, двери мудростию вонмем”, тогда у священника со главы взяся воздух и повергло на землю; и егда исповедание веры начали говорить, и в то время звезда на дискосе над агнцем на все четыре поставления преступала и до возглашения “Победныя песни”; и егда приспе время протодьякону к дискосу притыкати, приподнялася мало и стала на своем месте на дискосе просто. А служба у них в церкви по новым служебникам, по приказу архиепископлю. И мне, государь, мнится, яко и тварь рыдает, своего Владыку видя бесчестна, яко неистинна глаголют Духа Святаго быти и Христа, Сына Божия, на небеси не царя быти во исповедании своея веры».