Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920-1930-х годах

Местные палаческие расходы оплачивались из краевого центра. Так, 5 мая 1931 г. нарсудья Барнаула обращался в крайсуд: «Мною за погребение уплочено 25 рублей, которые и прошу выслать». Лиц, осуждённых краевым судом, полагалось расстреливать комендатуре крайсуда. В 20–е годы так и было, хотя, например, в Центрально–Чернозёмной области в конце 1920–х гг. расстрелами лиц, осуждённых окружными судами, ведали сотрудники ОГПУ. А в 1930–х гг. боль­шую часть осуждённых казнили именно работники комендатур при полпредствах ОГПУ и оперсекторах, а также чекисты–оперативники и милиционеры. В расстрельной практике наличествовали элементы хозрасчёта. Ведомственные финансовые интересы охранялись стро­го — чекисты берегли копейку и за свои услуги не забывали спросить с судейских коллег.

Например, в июне 1934 г. Омский оперсектор ОГПУ получил от Запсибкрайсуда (через старшего нарсудью Омска) 50 руб. на воз­мещение расходов по расстрелу троих человек, которых казнили три работника комендатуры оперсектора. Таким образом, проце­дура стоила чекистам недорого — менее 17 руб. за одного расстре­лянного. Нацисты, как известно, сродственников осуждённых бра­ли деньги за процедуру казни и кремации. Советское государство ограничивалось вычетом за услуги адвокатов. Так, в октябре 1932 г. по приговору Запсибкрайсуда был расстрелян 22–летний Н. В. Пренев, скосивший гектар пшеницы и овса, а также похитивший урожай с 30 соток картофеля. На основании циркуляра Наркомюста № 200 с него предварительно было взыскано в пользу защитника 50 руб.60

У чекистов, по сравнению с судами, был приоритет: так, когда приговорённый Коллегией ОГПУ СССР в декабре 1932 г. к высшей мере В. С. Фалалеев бежал, то после поимки в 1933 г. его осудил уже Запсибкрайсуд. После этого беглеца передали в полпредство ОГПУдля исполнения первого приговора. Но наблюдалась и коопе­рация: так, 14 октября 1934 г. председатель Запсибкрайсуда В. А. Бранецкий–Эртманович предписал «своему» коменданту И. В. Балдину и чекисту — начальнику новосибирского изолятора — на следующий день привести в исполнение приговор над Т. А. Заха­ровым. В результате появился следующий документ:

Акт

В 21 час 35 минут 15 октября 1934 года в моём присутствии приве­дён в исполнение приговор над осуждённым к расстрелу по ст. 5814 УК кулаком Захаровым Тимофеем Андреевичем вблизи от завода горного оборудования в берёзовой роще. Труп Захаро­ва предан земле.

Член Президиума Крайсуда Глушков подпись 15 октября 1934 года 21 час 40 минут гор. Новосибирск

Акты составляли нередко на случайных листках, используя ма­кулатуру. Так, запись о расстреле 28 сентября 1933 г. в Омске со­ставлена на чистой стороне какой–то ведомости, где зафиксирова­ны расходы за май 1926 г. на содержание лабораторных животных: 285 морских свинок, 5 кроликов, 35 мышей и одного барана...61

«Вопросы техники» великого террора

Середина 1930–х гг. дала кратковременное снижение числа каз­ней, нона 1937–1938 гг. пришёлся апогей коммунистического тер­рора — тщательно организованный, когда было расстреляно от 725 до 740 тыс. человек62 (известное с начала 1990–х гг. итоговое число в примерно 682 тыс. расстрелянных скорректировано новей­шими исследованиями в сторону увеличения).

Подготовке быстрого и секретного исполнения массовых расст­релов с помощью троек было уделено должное внимание. Для ис­полнения расстрелов создавались особые оперативные группы во главе с чекистами–начальниками. Во всех регионах создавались спе­циальные полигоны для стремительного расстрела и захоронения огромного количества «врагов народа». Где–то природные условия «помогали» в этой задаче. Известно, что в Приморье трупы вывози­ли подальше от берега и сбрасывали в океан. Есть свидетельства ис­полнителей приговоров, которые говорят о том, что осуждённых сбрасывали в Охотское море за борт живыми, связав и привязав к ногам груз — в полном соответствии с практикой гражданской войны.

Начальник управления НКВД по Запсибкраю С. Н. Миронов–Король неоднократно разъяснял подчинённым вопросы, касавшиеся исполнения приговоров. Летом 1937 г., защищая одного из веду­щих следователей Секретно–политического отдела УН КВД К. К. Пастаногова от обвинений в том, что последний в 1930 г. уклонился от расстрела своего родственника, он внушал оперативникам: «При­водить в исполнение приговор может не всякий чекист, просто ино­гда по состоянию здоровья... На его дядю первые материалы о контрреволюционной деятельности поступили от т. Пастаногова. И если бы даже Пастаногов заявил, что ему неудобно идти расстре­ливать дядю, здесь, мне кажется, не было бы нарушения партийной этики»63.