Провансальский триптих

Арль живет за счет Ваг Гога, благоговейно чтит его память, бережно хранит каждый оставленный им след, будто и не помнит, как жители травили его на улицах, как собирали подписи под петицией к городским властям, требуя изгнания опасного безумца, угрожающего общественному порядку.

Мост Ланглуа (de Langlois — а не de l’Anglois или

de l’Anglais, как называл его Винсент) действительно так восхитил Ван Гога, что с середины марта до середины мая 1888 года он четыре раза написал его маслом, один раз акварелью и сделал пять карандашных набросков.

^{Винсент Ван Гог. «Мост Ланглуа». Карандаш. 1888}

В письме к брату Тео 14 марта 1888 года, сообщая о начале работы над картиной, он так описывал мост:

…подъемный мост с проезжающим по нему экипажем на фоне голубого неба; река тоже голубая; на оранжевом берегу, поросшем зеленью, — группа прачек в цветных корсажах и чепцах.

Второй вариант картины он начал в апреле того же года, не забыв уведомить об этом брата:

Я сразу же повторил этот сюжет на другом холсте, но уже без фигур и в серой гамме, потому что погода изменилась…

В жаркие дни второй половины апреля 1888 года его можно было встретить чуть ли не ежедневно. В надвинутой на глаза соломенной шляпе, купленной на субботнем рынке, с притороченным к рюкзаку мольбертом, холстом на подрамнике под мышкой и полотняной сумкой в руке, он всегда шел одним и тем же путем: из Желтого дома на площади Ламартина, 2, по бульвару Комб вдоль старых крепостных стен, оставляя слева кладбище, винный склад La cave arlésienne

[177], слесарную мастерскую М. Бланшара, до перекрестка около башни Мург, затем, повернув направо, вдоль ботанического сада, мимо выставленных на улицу столиков кафе Malarte, доходил до следующего перекрестка с улицей Гамбетта; там он пересекал бульвар Лис, сворачивал налево, на улицу Сади Карно[178], и продолжал путь по правой, тенистой, стороне вдоль одноэтажных домишек, разделенных скромными садиками. Солнце уже безжалостно палило, капли пота катились из-под шляпы на веснушчатый лоб и дальше, по рыжей щетине на грудь, на синюю блузу. Тень от домов больше не спасала: через полсотни метров улочка упиралась в поле, неровная брусчатка сменялась проселочной дорогой. По обеим сторонам тянулись канавы, в которых цвели желтые ирисы, а дальше простирались луга, усеянные маргаритками, маками и кустами дрока. Слева, за высоким валом, был канал. Свернув налево и увидев перед собой мост Ланглуа, Винсент останавливался, с облегчением снимал тяжелый рюкзак, доставал завернутую в старые газеты палитру, краски, кисти, бутылку со скипидаром, полотняные тряпицы — вытирать руки и кисти — и расставлял переносной мольберт, для надежности укрепляя его подобранными поблизости камнями.

Готовясь к работе, он сквозь перестук вальков и трескотню стирающих под мостом женщин слышал несущиеся с разных сторон, несмотря на ранний час, соловьиные трели. Можно предположить, что эти концерты сопутствовали ему целый день (Винсент часто работал до самых сумерек), пока он, собрав все свои принадлежности и держа перед собой мокрый холст, не спускался с насыпи на дорогу.

^{Винсент Ван Гог. «Мост Ланглуа». Карандаш. 1888}

И впрямь трудно угадать, почему соловьи облюбовали именно это место. Есть немало подобных мест, казалось бы больше отвечающих соловьиным вкусам, менее доступных, более тенистых, расположенных дальше от дороги. Конечно, очень важна близость воды, а также обилие подёнок, ночных бабочек и комаров. Но было, видимо, еще что-то, какой-то своеобразный genius loci, повелевший выдающимся солистам птичьего племени собираться именно здесь.

Я нередко приезжал сюда на велосипеде послушать соловьиный концерт. Лучшие, вечерние, записывал на магнитофон. Возвращался по пустой асфальтовой дороге или, чаще, по тропинке вдоль канала, с привязанным к багажнику букетом из барвинка, наслаждаясь одиночеством и тишиной.

Канал Арль — Пор-де-Бук, построенный по, распоряжению Наполеона I инженерами из знаменитой Национальной школы мостов и дорог, некогда оживленная торговая артерия, сегодня — сонный водоток с заросшими травой, бузиной и кизильником берегами.

Всякое движение по каналу давно замерло. Тут не увидишь ни лодок, ни барж, да чего там, ни одной живой души; быть может, и то лишь изредка, воскресным днем, попадется рыболов, сидящий на траве или на складном стульчике и часами не сводящий глаз с неподвижного поплавка.