Провидение зла

– Пеллис, – прошептал на ухо Литусу Веррес. – Предстоятель Храма Святого Пламени. Вон тот взъерошенный и седой карлик – это Кадус, предстоятель Храма Энки. Он руф. Да не местный, а из-за гор Митуту. Но давно уже оттуда выбрался, давно. А сразу за ним, с залысинами и тоже сединами, только уже не карлик, это Павус. Представляет Храм Праха Божественного. Он выходец из Лигурры. Или как теперь она там зовется? Ну и вот предстоятель Храма Последнего Выбора – наш предстоятель – Их Священство Алдон.

Литус пригляделся к смуглому черноволосому человеку средних лет в желтом балахоне, перевел взгляд на молодого и крепкого мужчину в зеленом, вышедшего из малого храма.

– А это кто?

– Это? – хихикнул Веррес. – Это тот, с кем схватываться не посоветую и врагу. Это Их Преподобие мастер инквизиции Энимал.

– Разве инквизиция продолжается? – удивился Литус.

– Она никогда не прекращалась, – снова хихикнул Веррес. – Но здесь от нее мало толку. Совсем скоро предстоятели храмов вместе с мастером инквизиции отправятся в великий Ардуус, чтобы его величие не тускнело, вот там будет работа для инквизиции. А здесь останутся помощники предстоятелей. И твоя судьба будет зависеть именно от меня, бастард. Так что жди окончания службы и подходи к правому углу желтого зиккурата. Твое послушание начнется.

Предстоятели храмов вошли в малый храм. Мастер инквизиции остался снаружи. Опустился на колени, согнулся в поясе, обхватил плечи руками. Не пустыми руками. В каждой был зажат нож. Или два ножа, потому что короткие узкие клинки торчали из кулаков с двух сторон. Храмовники с тяжелыми баграми, прошедшие через кольца Пустоши и вышедшие из храмов, окружили малый храм кольцом. Обхватили плечи, прижимая к себе страшное и неудобное оружие. Паломники стали заполнять двор. Литус двинулся к желтому зиккурату, вспоминая, как следует держать пальцы послушникам Храма Последнего Выбора. Ну точно, всего лишь стиснуть кулаки. Оставалось лишь вставить ножи, чтобы получилась святая инквизиция. Или ножей для этого недостаточно?

Зазвенел тонким голосом колокол в навершии малого храма. Зазвенел и странно совпал со звоном в ушах Литуса. Со звоном, который не прекращался ни на секунду с того мгновения, как барка одноглазого пересекла границу Светлой Пустоши. Паломники вставали рядами напротив своих храмов. Руки каждого обхватывали плечи. Кто-то их сжимал в кулаки, кто-то топырил пальцы, кто-то прятал большие пальцы под прочими, кто-то складывал их в щепоти. А знают ли они, эти набожные бедолаги, что полсотни лет назад инквизиция перебивала локти тем, кто не по канону держал руки? Правая над левой, и больше никак! А знают ли они, что не прижатый к груди подбородок мог послужить причиной порки на храмовой площади? А знают ли они, что все перстни на пальцах, даже грошовые, медные, должны быть повернуты на время молитвы камнями и печатками внутрь ладони, дабы не искушать молящихся? Кого они могли искусить, если во время молитвы глаза должны быть закрыты? Да и разве спрячешь что от зоркого взгляда? Вот на тонком сухом женском пальце перстень точно повернут камнем к ладони, а все одно, пробивается отсвет, искрится сквозь сжатый кулак. Или и в самом деле огонь у нее в руке?

Паломница обернулась, и Литус узнал женщину, что смотрела ему в лицо на барке. Ни тени благолепия не отразилось у нее в глазах. И она узнала бастарда, но скользнула по его лицу холодом. Скользнула и исчезла в толпе. Он протиснулся к правому углу желтого зиккурата. Служба продолжалась.

В следующий раз Литус увидел ее уже перед закатом. Днем Алдон окатил бастарда холодным взглядом, отчего Литуса почему-то пробило дрожью, которой не пробивало даже при встречах с собственным отцом, после чего Веррес определил Литуса самым младшим служкой. Это значило, что он не мог зайти внутрь зиккурата. Назначенный ему старший лениво объяснил, что Литус должен благодарить Энки за то, что судьба уготовила ему возможность посвятить свою никчемную жизнь всеблагому угоднику всей Анкиды и даже всей Ки и обязан воплощать эту благодарность в неустанном труде. В частности, зеленая трава вокруг желтого зиккурата должна быть вычищена, расчесана и полита в сухой день и подсушена в дождливый. Ни единого клочка мусора не следовало оставлять в этой траве. И если Литус станет трудиться с должным усердием, то через месяц-другой ему будет дозволено заниматься блеском одной из ступеней зиккурата. А через год-другой он сможет войти внутрь храма и даже мыть пол внутри святыни.

– А если я не проявлю должного усердия? – поинтересовался Литус, глядя на затоптанную траву.

– Для начала ты не получишь желтый балахон и будешь протирать тот, что на тебе, до дыр, – зло усмехнулся храмовник. – Но не надейся, что этим ограничится твое послушание. Ты будешь лишен пищи до тех пор, пока не начнешь жрать вот эту самую траву и мусор, который ты должен из нее выбирать. Однако есть и иное средство. Ты будешь включен в отряд дозорных и станешь топтать Светлую Пустошь от Бараггала до Уманни, пока не сдохнешь. Уверяю тебя, эту смерть еще никто не называл желанной!