Проза жизни

— Это кадровый боец. Двенадцать лет сидит, как в танке, — никаких повышений, никаких перспектив. Искал себе новое место, нашел что-то в Госплане, побежал к Аксакалу. А тот ему и говорит: Виталик, разве это уровень ухода? Подожди, я сам найду тебе достойную вакансию. До сих пор ищет — лет уже семь. И рубит все инициативы Калачева.

— Типичная история, тебе не кажется? У нас с тобой она еще впереди…

— М-да. Куда же сунуть этого Виталика?

— А каков он как человек?

— Увидишь. Маленькая копия Аксакала. Сослуживцы, как и супруги, со временем становятся похожи. Аксакал ведь подгоняет работников под себя. Прокруст, я бы сказал… Калачев зациклился на карьере, любимая тема разговора — назначения, перемещения, оклады.

— Может, его на проверку гостиницы определить?

— Во! Голова! Пусть он там простыни пересчитает, полотенца, с фондом зарплаты разберется, амортизация, списание, доходы… И кто там без официального направления проживает.

Стольников спросил, знает ли Иван хоть что-то о жизни Аксакала? Нет, это закрытый со всех сторон человек. А вот Павлу удалось кое-что разведать: в одной командировке встретился с бывшим сослуживцем Тургенева, и тот рассказал, что Александр Петрович выдвинулся в молодости, за проведение Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве в 1957 году был награжден орденом. Затем быстро пошел вверх, стал начальником главка министерства. Пережил многих руководителей, давно должен был выйти на пенсию, но, хоть скоро ему и семьдесят, продолжает работать. У Аксакала мощные связи во всех инстанциях, и покинуть пост он может только по собственному желанию, а такого желания у него пока нет…

Нынешние работники главка ничего не знают о личной жизни Тургенева — какая у него семья, есть ли дети? Ивашнев с нескрываемым любопытством слушал рассказ Павла. Когда сыграли свадьбу единственного сына Аксакала — Сергея, он поставил молодым условие: коль родится внук, непременно дать ему имя Иван, под страхом отказа в наследстве. И вот живет теперь на свете семилетний мальчик по имени Иван Сергеевич Тургенев.

— Представляешь, каково парню в школе? — печально улыбнулся Павел.

— Сконструировал внука? Ай да Аксакал… А ведь это тщеславие, Пашенька. Тщеславие в самой маразматической стадии!

— А знаешь ахиллесову пяту Аксакала? Поговори с ним о канарейках и скажи, мол, слышал, что у вас лучшая в Москве коллекция кенарей. Все, Ваня, ты станешь его первым другом, и любая, самая фантастическая смета будет тут же подписана! Нет, ты только представь, как он сидит на даче в Софрине с Иваном Сергеевичем Тургеневым на коленях и слушает своих канареек! Ты лицо его топорное в этот момент вообрази!

— Придется нам с тобой канареек разводить, — со смехом отвечал Ивашнев. — А вот лучшим другом становиться как-то не хочется, уволь. Так же, как париться с этим начфо в одной бане. Ну, брат, традиция обязывает ехать встречать Калачева. Обоим, Пашенька, обоим, не отлынивай!

На машине Михайленко они поехали в аэропорт. Калачев — кудрявый, с залысинами, уже под пятьдесят, в отличие от Стольникова и Ивашнева начал уже обволакиваться жирком. Видно было, что он принадлежит к другому поколению. У него был высокий голос, которому Калачев пытался придавать солидность, внушительно гмыкал, покашливал и начало любой фразы произносил ниже, чем завершал ее. У тех, кто не знал его, возникало впечатление, будто Виталий Степанович скрыто чем-то недоволен, и это иногда прорывается в тоне. Ивашнев и Калачев расцеловались, Стольников сдержанно пожал коллеге руку. Прежде чем заговорить, Калачев внушительно выдвинул вперед левую ногу — и открылось, что туфли у него на высоком скошенном каблуке, руку заложил за борт пиджака и поочередно вгляделся в лицо Ивашнева, затем Стольникова.

— Так вот, друзья мои, вчера состоялось заседание коллегии… — тут он сделал намеренную интригующую паузу.

— Виталик, не напрягайся, окончание вспомнишь потом, где твой портфель-то? — быстро проговорил Иван, разворачивая их к выходу из аэровокзала. Он терпеть не мог напыщенности, но прочно усвоил правило аппарата: никогда и никому не выказывать даже малейшей неприязни. Не простят. Однако у Ивана даже злые шутки выглядели необидно.

— …коллегия освободила от занимаемой должности товарища Поршнева, — торопливо договорил Калачев.

— Туда ему и дорога. А кем он трудился, этот твой Поршнев-Шатунов-Коленвалов?

— Замзав! — с подобострастным ужасом в голосе ответил Калачев.

— И тебя утвердили на его место?

— Вопрос решается…

— Поздравляю, искренне рад. А наш Аксакал просил что-нибудь поведать?