Проза жизни

— Давайте условимся не перебивать друг друга, мы внимательно вас выслушали. Во-вторых, я хотел сказать следующее: мы с уважением относимся к вашей боевой молодости и к вашей памяти. У нас есть и своя память. Но сейчас мы с вами люди должностные. Давайте-ка вернемся к делу и поговорим вот об этих документах.

— Я как подчиненный без приказа начальства ни о чем говорить с вами не буду, — тоскливым голосом отвечал Павел Георгиевич.

— Павел Васильич, будь добр, кликни сюда начфо. Пусть займется производственной дисциплиной и соблюдением субординации. А то товарищ заведующий хозяйством, кажется, не понимает, товарищу надо объяснить.

Вскоре вошел Михайленко, пожал всем руки, бодро осведомился, какие возникли трудности. Иван Герасимович ввел его в курс дела.

— Герасимович, а ведь эта история яйца выеденного не стоит, — беспечно начал начфо. — Пароходство сорвало нам круиз и компенсировало перечисленные средства таким образом. Разве есть документ о том, что круиз состоялся?

— Есть. За подписью Сухарева.

— Я о таком документе впервые слышу! Хотелось бы взглянуть.

Ивашнев давно предвкушал этот момент. Он медленно раскрыл «дипломат» и вынул оттуда акт морского пароходства. Пояснил, что копия этого документа таинственно исчезла из выделенного для комиссии сейфа. Но лишь копия, а подлинник у него в руках. Михайленко не смутился, признавая то, что минутой раньше отрицал:

— Сухарева неправильно информировали, и он прислал на мое имя просьбу считать этот акт недействительным. Я вам ее покажу. Так что это уже наше дело, как рассчитываться с пароходством: возвратом перечисленных средств, продуктами или услугами.

— А как вы думаете рассчитываться с теми двумя организациями, которые оплатили этот круиз? — осведомился Павел. — Пока что вы им, судя по документам, ничего не возвращали. А уж скоро год исполнится…

— Что, кто-то в обиде, настаивает на платеже? — поднял брови Михайленко, явно копируя ивашневские обороты и манеры.

— Ты извини, Михалыч, мою неопытность, — подхватил Иван, — но я что-то впервые слышу о таком виде взаиморасчета, как оплата натурой. Может, вы тут уже на трудодни перешли и отовариваете их, как когда-то в колхозах? Но, видимо, эти ликеро-водочные изделия оприходованы на вашем складе? Пусть мне принесут карточки складского учета… — ласково язвил Ивашнев.

— Я отказываюсь давать показаниям этим… этим… молодым людям! — закричал тут Огородников.

— Выбирайте выражения! — предостерег Ивашнев. — Мы руководители этой комиссии, а «молодых людей» поищите на улице.

— Ну, дело тут уголовное, — как можно спокойнее продолжал Стольников. — Так что мы передаем его в прокуратуру.

Ивашнев тут же подхватил его слова:

— Да, если карточек складского учета вы предъявить не можете, то состав должностного преступления налицо. Так что, Павел Георгиевич, приберегите свои демонстрации протеста для следователей. Там вам и расскажут, что такое допрос, а что — ревизия министерства. Мы вас больше не задерживаем.

— Э, Георгиевич, — выдавил тут Михайленко. — Напиши им объяснительную, как все было…

— А Виктору Михалычу мы бы предложили ознакомиться с проектом заключительного акта.

— Досрочно? Ай, молодцы, — фальшиво засмеялся Михайленко.

Все эти дни и недели он, конечно, только и думал об итоговом документе, но увидеть его сейчас было для него самой большой неожиданностью. Пригласил в свой кабинет, который мог сравниться разве что с апартаментами начальника управления. Замаскированная дверь в комнату отдыха, кондиционер, селектор, пять телефонных аппаратов, ковер, мебельная стенка, телевизор, вентилятор, сувениры на полках — все говорило о том, что роль начальника финансового отдела здесь непомерно раздута.

Читая, Михайленко ставил на полях точки красным карандашом.

— Да-а! — воскликнул он, откидываясь в кресле. — Да, ребята, впервые за двадцать лет читаю такой шедевр. Или я чего не понимаю, или у вас смена кадров вызвала такие перемены? Могу, к слову, показать акт предыдущей ревизии. Что вы! Наш опыт обобщать надо по тому акту!

— Он у нас имеется. И мы отметили все те позиции предыдущей ревизии, которые не выполнены вами и сегодня. Кстати, ваши махинации с премиями и командировками за три года не стали тоньше.

— Нет, Герасимович, серьезно: тут у вас только одно светлое слово — «Акт». Как мы о вас ни заботились, а все же не углядели. И где вы достали столько черной краски, ума не приложу!

— А ты приложи, Михалыч. И быстро поймешь, что, несмотря на твои ахи-охи, ни одна позиция смягчена нами не будет.

— Но я не подпишу такой акт…

— А ты и не уполномочен его подписывать — ты его только визируешь. Разве было так, чтоб ты не завизировал то, что подписала Кондратьева? А на отдельной бумажке — бога ради! — все свои соображения и возражения нарисуй, мы их коллегии и представим. Я популярно излагаю?

— Популярно. Но здесь не приложены документы. Где эти объяснительные внештатников? Выписка из судового журнала?..