— Ах, как можно говорить о времени для игры? Это, прежде всего, искусство, которое само выбирает момент для явления себя миру. Мы сидим здесь вдвоем, в глухой местности. Разве сейчас не самое лучшее время для нежной романтической песни?
— Уоллес, когда мне захочется музыки, я скажу тебе. Разговор окончен.
— Но, но…
— Когда мне захочется музыки, я скажу тебе!
— А как с платой?
— Платой?
— У меня появились некоторые проблемы, когда я согласился сыграть для вас. После того как я вам стану не нужен, мне придется ехать одному и нагонять своих товарищей. Мы ведь, конечно, знаем, что это значит.
— Конечно? Значит?
— Ведь я сам вызвался участвовать в этом опасном приключении, поскольку думал, что вы захотите лечь со мной, и вновь почувствовать невыразимое удовольствие от предательства. Ну да, мне многое известно о вас…
— Уоллес, мне нужна музыка как часть… сигнала. Я не умею играть. Без тебя я пропала.
— О, госпожа, тогда у вас проблема. Как порядочный человек, я останусь здесь до утра и буду защищать вас от ночных опасностей, но мне нужна плата за музыку — вознаграждение барда, так сказать.
Уоллес засмеялся про себя. Терикель положила руку на лоб, закрыла глаза и покачала головой. Некоторое время она обдумывала сложившуюся ситуацию.
— Что ж, хорошо, Уоллес, но это никак не связано с удовольствием от предательства. Мне просто нужна музыка, судьба всего мира зависит от музыки, мне необходима музыка. Все, что я чувствую по отношению к тебе, — небольшое, нет, сильное отвращение, но я тоже иногда не вызываю у кого-то положительных эмоций, поэтому какая разница? Давай, пусть так случится, сделаем наше маленькое грязное дело.
— Госпожа, госпожа, — пробормотал Уоллес, перебирая струны на лире. — Нет, я обещаю…
Стрела, выпущенная из арбалета, выбила лиру из его рук, и она упала с глухим стуком. Уоллес вскрикнул и поднял ладони. Терикель приподняла тунику, взялась за шнуровку своих брюк для верховой езды — и замерла.
— Подумал, что вам может понадобиться мужчина для охраны, госпожа, — послышался голос Эндри. — Не в этом умение Уоллеса. По крайней мере, не в музыке. Я принес ребек и сыграю бесплатно.
— Эндри? — пролепетал Уоллес, медленно опуская руки.
— Он самый.
— Ты не можешь быть здесь!
— Но я здесь.
— Ты же реккон. Тебе приказали преследовать Гилврэя и Долвьенн.
— Я дезертировал.
— Ты — что? Ты… ты ревнуешь!
— Госпожа, я здесь, чтобы играть музыку и охранять вас, — произнес Эндри. — Если вам хочется поразвлечься с Уоллесом, я обеспечу вам надежное прикрытие.
— Я бы лучше поцеловала слизняка! — огрызнулась Терикель, оправляя тунику.
— Я… я только искал справедливого вознаграждения, и… я… я понял, что нужно было старейшине, это…
Уоллес перестал говорить, когда что-то огромное проплыло над его головой. Оно замерло, затем сделало круг, рассматривая их умными мерцающими глазами, хотя до земли было не менее тысячи футов.
— Дракон, — взвизгнул Уоллес.
— Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю, — ответил Эндри дрожащим голосом.
— Музыку, сейчас же! — закричала Терикель.
— Он сломал мою лиру! — воскликнул Уоллес.
— Удачный выстрел, — сказал Эндри, доставая ребек. — Думаю, начну с «Драконов Альберина».
— В Альберине нет драконов, — произнес Уоллес, не отрывая взгляда от неба.
— Есть. Каменные. Они на воротах города, — объяснил Эндри, осматриваясь по сторонам — нет ли вокруг людей.
— Говорят, их дыхание жарче раскаленной добела стали, — сказал Уоллес. — А крылья около двухсот футов в размахе.
— Говорят, они могут разговаривать, — ответил Эндри. — Говорят, они умнее нас.
— Кто бы так ни говорил, он неплохо информирован, — заметила Терикель. — Все это правда.
Сделав несколько кругов, дракон полетел к уступу горы, где находились Эндри, Терикель и Уоллес. Он сел там, посидел немного и скрылся из виду.
— Я прошу тебя начать играть, Эндри, — сказала Терикель, рассматривая то место, куда приземлился дракон. — Тогда он почувствует, что мы не опасны.
— Я тоже буду играть, — неожиданно воскликнул Уоллес, ползя за лирой и вытаскивая ее из травы. — Посмотри на это! Лира сломана! Твоя стрела расколола основание.
— Удача направила мою руку, — ответил Эндри, начиная наигрывать рил.
— Хорошо получается, Эндри, — похвалила Терикель. — Если дракон не превратит нас в пепел и золу, наверно, тебя станут называть Эндри, Очаровывающим драконов.
— Очаровывающим драконов? — удивился Уоллес. — Вы имеете в виду, если бы у меня был музыкальный инструмент, то меня тоже можно было бы называть Очаровывающим драконов?
— Только дотронься до моего ребека — и я мигом отрежу тебе яйца и скормлю их дракону, — сказал Эндри, не переставая играть.
Терикель указала на небо, и Эндри с Уоллесом посмотрели туда. Дракон вернулся.
— Он хочет поговорить, — произнесла Терикель. — Это условное обозначение — летать кругами, сидеть на краю обрыва, затем смотреть на нас, пока звучит музыка.
— Гигантский ублюдок, — сказал Эндри. — До того края, очевидно, не менее тысячи футов.
— Драконы никогда не упрощают жизнь людям, — ответила Терикель.
— Вы имеете в виду, нам придется лезть наверх? — задыхаясь, спросил Уоллес.