Прыжок

– Не всем мечтам суждено сбываться, – вдруг произнес доселе молчавший Лузов. Маша бросила на него косой взгляд, а Светлана Родионовна раздраженно причмокнула и ударила ножом по тарелке, чуть не разбив её.

– Этот человек пришел разрушать мои планы? – воскликнула она и искусственно засмеялась. Она вообще вся была какая-то искусственная: её движения более походили на движения пластмассовой куклы, чем живого человека, а перетянутое операциями лицо потеряло способность изображать полный спектр эмоций. Многие презрительно ухмылялись, упоминая её в разговоре. И почти все люди, собравшиеся здесь, делали это. Светлана Родионовна обладала талантом приглашать в свой дом тех, кто ненавидит её и смеется над ней.

– Нет, боже упаси, – виновато проговорил Лузов, уставившись в свою пустую тарелку. – Излишний юношеский реализм.

– Юность! – еще громче взвизгнула Плутова. – Именно в детстве и юности и зарождаются самые великие мечты и цели, которые обязательно достигаются в будущем!

– А кто из нас не хотел стать космонавтом? – грустно улыбнулся Роман Борисович, обращаясь одновременно ко всем присутствующим, но больше к самому себе. За столом воцарилась тишина. Гости разом опустили глаза. Одна Светлана Родионовна, будто бы не поняв намека Лузова, вульгарно усмехнулась и положила в рот огромную креветку.

– Ну, расскажите нам, дорогой Лузов, о чем вы пишете, – обратился к нему мужчина в деловом костюме, сидевший рядом с Плутовой. Из его плешивой головы торчало несколько седых волосков, видимо, связывавших его с космосом, как антенны, а ворот рубашки, застёгнутой до самой последней пуговицы, сдавливал толстую короткую шею.

– О человеке, – громко и уверенно ответил Роман Борисович. Где-то в конце стола раздался смешок.

– Это очень размытое понятие, друг мой, – деловито сказала Плутова, окидывая Лузова холодным взглядом. – Все вы, писатели, про людей пишете.

– Про людей – все, но не каждый – о человеке. В наше время личность никого не интересует, – возразил ей Роман Борисович. Снова послышался смех.

–Перескажи им сюжет, – шепнула ему на ухо Вера, но он отмахнулся от нее и раздраженно закатил глаза.

– Честно говоря, я бы хотел позиционировать свое произведение как форму нового жанра… – продолжал Роман Борисович.

– Какого еще нового жанра? – деловито спросила Плутова с какой-то ехидной насмешкой в голосе. Но Лузов не собирался сдаваться.

– Романа-рефлексии. Такого еще не было в литературе, – Роман Борисович осекся, – по край мере, в нашей, отечественной литературе. Это нечто вроде философской новеллы, но разница в том, что весь мир здесь показан сквозь призму восприятия единственного человека – главного героя, все его чувства, страхи, переживания предстают как на ладони, гипертрофируются, теряют свою натуральность. Потому что так нездорово воспринимает их персонаж…

Лузов даже перестал заикаться, настолько был увлечен. Он поднял глаза и посмотрел на Мари. В ее взгляде он прочел одобрение, и это несказанно его подбодрило.

– Что ж, идея действительно интересная, – тем же важным тоном проговорила Светлана Родионовна и сделала глоток вина. – Однако мне кажется, нашим читателям все эти новшества не нужны. Такие штучки прошли бы у Достоевского, но сейчас народ не так уж увлечен чтением, как в 19 веке, вы понимаете, о чем я, Роман Борисович? – и Плутова впилась в него всеми своими четырьмя глазами, как будто пытаясь высосать из него ответ. Лузов молча кивнул.

– Но, может быть, вы прочтете хотя бы главу? – вдруг вступила в бой Вера. Лузова прямо перекосило. – Поверьте, эта вещь вас приятно удивит! Как удивила меня когда-то.

Плутова смерила ее холодным оценивающим взглядом.

– Милая, я несказанно рада, что вы тянетесь к искусству и любите читать произведения своих друзей, но вы ведь все-таки не литературовед, чтобы разбираться во всех жанровых тонкостях…

– Так ведь читатели тоже не сплошь литературоведы, а обычные люди… – смущенно произнесла Вера, но надменное выражение лица Светланы Родионовны не позволило ей закончить, и она совсем замкнулась в себе. Лузов сидел, сжав пальцы и стиснув зубы, он был почти вне себя от всего, что ему пришлось здесь услышать.