Прыжок

Подойдя к белому столику со стеклянной столешницей, она выдвинула самый верхний маленький ящик. Там аккуратными стопочками лежали всякие бумажные конверты, скрепки и стикеры. Среди всего прочего в самом углу была всунута сложенная вдвое измятая бумажка. Мари ни разу, уехав из дома, не развернула ее и даже не притронулась к ней, будто она была ядовита, однако зачем-то таскала эту макулатуру с собой, когда переезжала из квартиры в квартиру, из дома в дом. Теперь она аккуратно достала ее и приложила к щеке. Кажется, боль наконец-то прошла, и Маша позволила себе разбудить свои воспоминания, и они неудержимым потоком хлынули из недр ее подсознания, накрыв ее с головой.

Глава вторая

Лузов

«Солнце!

Отец мой!

Сжалься хоть ты и не мучай!

Это тобою пролитая кровь моя льется дорогою дольней.

Это душа моя

клочьями порванной тучи

в выжженном небе

на ржавом кресте колокольни!»⁵

Роману Борисовичу было почти двадцать шесть лет, когда произошла эта история. В один из холодных понедельников, какими они обычно бывают, он стоял на крыше старой девятиэтажной облезлой хрущевки и безразлично глядел вниз, выжидая, когда пространство перед подъездом наконец станет свободным от входящих и выходящих людей. Во рту стояла неприятная горечь, бешено билось сердце, но он и не пытался его упокоить. В его больной, уставшей голове вертелось: «Неужели это все, что Ты приготовил мне – пополнить список слабейших?» Как ни странно, ему будто нравилось осознавать собственное несчастье. Стоя на краю, он упивался своими обидами и сожалениями о напрасно прожитой жизни, зарывал себя в них, как в песок, не желая прерывать акт самокопания. За несколько минут он успел обдумать все, что уже было безвозвратно потеряно. Да, ушло все, не осталось ничего, кроме непрощенных обид, невысказанных жалоб и упущенных возможностей. Весь мир теперь был у него под ногами, и он впервые поднял глаза к небу. «Это хорошо, что под вечер людей становится меньше, – думалось ему. – Не будет лишних проблем. О чем еще мне нужно вспомнить? Ну и бредятина! Умирая, не знаю, о чем подумать! Солнце садится… а луну я уже не увижу. Мой бой окончен, я выдохся, как старая костлявая собака. Помнишь, друг, я обещал, что мы встретимся совсем скоро? Я уже иду. Жизнь есть движение, и если двигаться – то только на один шаг вперед». Он попытался представить смерть, вспомнить ее такой, какой видел когда-то, и впустить ее внутрь. Внезапно невероятная боль отразилась на его бледном лице.

Вспомнил! Он, совсем освирепевший от своих мыслей, вдруг вспомнил Машу, и сердце его заныло с новой силой. Заслезившиеся от ветра глаза запылали огнем, а огонь никогда не предвещает ничего хорошего: либо сожжет изнутри, либо опалит всех вокруг. Лузов помнил каждую черточку, каждую деталь, помнил даже маленький, еле заметный шрамик на её переносице. «Господи, да дай ты мне хоть сейчас об этом забыть!» – взмолился он, закрывая глаза ладонями, будто бы в них было все дело. Проблема его заключалась в том, что он не умел забывать. Ему нужно было взвалить на кого-то вину – и он приписал её всем: Маше, своим жадным глазам, Богу. Но только не себе. «Разве я виноват, что никто вокруг не принимает моих странностей, которыми я награжден с рождения?» – твердил он, так постоянно и убегая от осознания собственной неправоты. Правый уголок его губ нервно задергался.

*****

Закончив государственный гуманитарный университет по профилю журналистики, Лузов так и не научился общаться с людьми и делал это всегда из-под палки: если очень уж надо или если заставят. Одногруппники считали его странным и предпочитали с ним не общаться, а те, кто решался, в конце концов признавали свою ошибку: его сбивчивая, а зачастую и высокомерная манера речи отпугивала их, как и незаурядные умственные способности, во много раз превосходившие их собственные. Уже в юности Лузов презирал пустословие: говорил он лишь о вещах, казавшихся ему важными. Девушки влюблялись в него, но он сразу давал им понять, что делать этого не стоит. Он вообще был очень разборчив в отношениях с противоположным полом – идеалист и романтик. Все его романы заканчивались слишком скоро, оставляя его то с неоправданными ожиданиями, то с разочарованием. Быстро находя замену ушедшей девушке, Лузов не переставая сравнивал одну с другой, а потом всех их вместе взятых. Его ровесники не могли понять, что привлекало красавиц в этом заике и идиоте, каким он казался со стороны. Секрет его был в прекрасном воспитании и галантности – эти качества очень редки в наше время. Что бы ни происходило между ним и его партнершей, он всегда относился к ней уважительно и не позволял себе никаких колкостей, а тем более унижений. Уже гораздо позже Лузов нашел свой идеал – женщину, которую полюбил так, как не мог полюбить никого другого. Позже изменились и его манеры.