— Вот он, кто продал вас всех, так чего же вы не сознаетесь? Расстреляем всех и все сожжем, если будете молчать!
Наступила страшная минута.
И Нелиба, собрав последние силы, выпрямился и прохрипел:
— Граждане, не верьте им. Врут они. Ничего я им не сказал.
Едва он произнес эти слова, как гестаповцы набросились на него, повалили, начали бить ногами, полумертвого бросили в полицейскую машину.
Еще какое-то время они угрожали. Потом уехали и больше не появлялись.
Из всего этого ясно было одно, что ничего конкретного о партизанском отряде гестаповцам не известно и что арест товарища Нелибы связан с арестами в Плзне.
Из членов семьи Нелибы никого в живых не осталось. Выходцы из Обецницы под Пржибрамом, они во время оккупации перебрались в Виски. Поэтому-то и гестапо приехало туда.
С Нелибой мне довелось встретиться еще раз. Но тогда уже я был арестован.
В октябре или ноябре 1944 года во время очередной переброски из Панкраца во дворец Печека нас посадили в автобусе рядом. Товарища Нелибу уже год держали в тюрьме. Он прошептал мне:
— Руда, обо мне говорят, что я предал, не верь этому и скажи об этом товарищам. Зачем только они так долго там оставались!
Передаю дословно сказанное им.
Радость, вызванная мощным наступлением Красной Армии и заключением Чехословацко-Советского договора, придавала новые силы. Случаи саботажа военного производства участились. Несмотря на то, что на заводах работали по одиннадцать — двенадцать часов, производительность труда падала. Это было немалозначащим фактором. Достаточно вспомнить, что промышленность Чехословакии еще до войны достигла такого потенциала, что вполне могла вооружить миллионную армию. Снижение производительности труда на 30–40 % являлось весьма чувствительным ударом по немецкой оборонной мощи. Самой действенной формой саботажа считалось производство некачественной продукции. Не только мы знали, но затем и фашисты убеждались, что на фронт идет оружие, из которого зачастую нельзя стрелять.
Коммунистическая партия оказывала большое влияние — порой недостаточно оцененное — на так называемых тотальников. Наши коммунисты и в Германии призывали людей к активным формам саботажа, к тому, чтобы они использовали свой рабочий «опыт» для снижения производительности труда, чтобы вносили в производство хаос и беспорядок.
Вместе с тем из Германии бежали чешские рабочие, почти половина людей тайком возвращалась домой. Частые бомбардировки немецких городов создавали благоприятные условия для этого. Особенно молодежь умело использовала налеты авиации и разбегалась. Нам катастрофически не хватало оружия.
— Дайте оружие! — говорили товарищи.
Но его у нас самих не было или было очень мало. Взрывчаткой служил динамит, который время от времени удавалось доставать. Как мы завидовали югославам, полякам и другим народам, сражавшимся с оружием в руках! Последствия мюнхенской капитуляции давали себя знать и в данном случае. Мы понимали, что только Советский Союз может нам помочь. Как можно скорее необходимо было наладить радиосвязь с Москвой.
Радиостанция была на попечении Эды, но работа не двигалась. Более того, уже несколько недель я не имел о нем никаких сведений. Я очень обрадовался, когда мне сообщили, что Эда жив и здоров и хочет со мною встретиться.
— Хорошо, что ты здесь, — приветствовал я его. — Рассказывай, где был, что делал?
— Товарищ Млейнкова сообщила мне, что Тонда арестован. Я немедленно покинул квартиру. К счастью, перед этим я встретился здесь, в Праге, с одной своей знакомой из Либерце, за которой когда-то ухаживал. Вспомнил, что фамилия ее Шварцбахова. С ее помощью перебрался в Подебрад.
— Где же ты там жил? — перебил я его.
Эда ответил, что от своей знакомой узнал адрес мясника, работавшего на подебрадской бойне. Он назвал улицу и номер дома.
— Конечно, я не хотел тотчас же давать о себе знать. Ждал, как развернутся события. Только тогда, когда я убедился, что аресты прекратились, приступил снова к работе.
Его рассказ казался мне правдоподобным.
— Тебе известно, что и Млейнкова арестована? По всей вероятности, о ней сказал Тонда…
Затем мы вернулись к другой, основной теме нашего разговора. Я рассказал ему, какая сложилась ситуация и как необходима связь с Заграничным бюро ЦК КПЧ в Москве.
— Поэтому теперь твоя главная задача как можно быстрее наладить рацию и установить связь. Я спрашиваю тебя, почему ты никак не сдвинешь дело с места? Как ты выглядишь в глазах бероунских и челаковицких товарищей! Пока тебя не было, челаковицкие товарищи раздобыли одну рацию. Нужно будет ее проверить. Ты тоже сообщал, что почти закончил все приготовления. Будет лучше, чтобы мы могли осуществлять связь из двух мест. Если все будет в порядке, оснастим радиоаппаратурой еще несколько точек. Этим мы уменьшим опасность.