Псевдоистория Второй Мировой

Вообще возможности сообщить какую-нибудь ахинею Мединский не упускает даже на ровном месте. Так, в частности, он пишет: «Рейхстаг был главным опорным пунктом в обороне Берлина, который позволял контролировать весь центр города» (с. 548, выделено мной. — А.И.). Рейхстаг — достаточно низенькое здание, для того чтобы что-то контролировать в условиях плотной берлинской застройки начала 1945 г. С другой стороны, а почему именно Рейхстаг, а не, скажем, Ангальтский вокзал, с которым советские войска возились дольше? На роль опорных пунктов с натяжкой могли претендовать Флактурмы со 128-миллиметровыми пушками на крышах и толстенными стенами. Не зря же во Флактурме «Зоо» сидел комендант Берлина Вейдлинг. Рейхстаг с гарнизоном, вооруженным лишь стрелковым оружием, уступал Флактурмам по всем параметрам, а в Берлине было аж три Флактурма. Но Мединский этих азов не знает, и поэтому у него Рейхстаг становится главным опорным пунктом в системе берлинской обороны. Кстати, из-за того же незнания азов 9-ю армию Бюссе к юго-востоку от Берлина, которой не дали отойти в город, автор благополучно перепутал с 12-й армией Венка к западу от столицы Рейха (с. 418).

          

Повествуя о «хиви», Мединский сообщает своим читателям: «Также из русских военнопленных формировалась саперная рота. Надеюсь, понятно почему. Сапер ошибается один раз в жизни. Особенно если это русский сапер на немецкой службе — с длинной проволочкой и зорким глазом вместо миноискателя» (с. 303). Подчеркну — речь идет о немецкой пехотной дивизии. Саперы в немецких пехотных дивизия входили в состав штурмовых групп и действовали на передовой с оружием в руках. Тезис Мединского о действиях в составе таких подразделений «хиви» фактически говорит об их участии в бою в рядах противника против соотечественников. Зачем было додумывать? Ведь это попросту алогично: «хиви» может сознательно пропустить мину, даже обнаружив ее, и атакующий немецкий танк подорвется. А сам «хиви* сбежит к своим. Но все эти детали в голову Мединскому даже не приходят: надо же разбавить приводимые данные какими-то своими словами. Даже если эти слова — ахинея.

Однако самое большое удивление поджидает вдумчивого читателя при знакомстве со статистикой, которую приводит Мединский. «8 сентября Ельнинский выступ, вдававшийся в нашу оборону, был срезан. Пять немецких дивизий потеряли за неделю боев на одном участке фронта — 45 тыс. человек. Теперь прошу минуту внимания. При разгроме Франции и всей ее армии, при разгроме английских экспедиционных сил во Франции, захвате Бельгии, Голландии, Люксембурга германская армия потеряла 45 774 убитыми. То есть столько же, сколько под Ельней в сентябре 1941-го за неделю — за целый год (!) войны в Европе» (с. 151). Это как раз тот случай, о котором я говорил в самом начале этой рецензии: новичок в исторической науке не всегда способен отличить правду от вымысла, да еще при определенных пробелах в знаниях. Начнем с того, что 45 тыс. человек — это советская заявка на потери противника. Причем звучит она следующим образом: «Пяти фашистским дивизиям в районе Ельни был нанесен значительный урон. Потери их в живой силе составили до 45 тыс. человек» (Хорошилов Г., Баженов А. Ельнинская наступательная операция 1941 года // Военно-исторический журнал. 1974. № 9). Обратим внимание: слов «убитыми» и «в сентябре» в этой фразе нет. Советский агитпроп все же знал меру хотя бы потому, что авторы представляли себе численность пехотной дивизии Вермахта (в среднем 15—16 тыс. человек). В той же статье в «Военно-историческом журнале» говорится о численности группировки немцев под Ельней в 70 тыс. человек. Для 70 тыс. потеря 45 тыс. теоретически возможна (реально эта цифра, безусловно, завышена). Но 45 тыс. убитых по Мединскому означают вдвое-втрое большее количество раненых. Соответственно группировка в 70 тыс. человек — а это без малого пять дивизий Вермахта, — отжатая на запад без попадания в «котел», такие потери понести не могла ни при каких обстоятельствах. И даже агитпроп на это не претендовал. У Мединского получилась серьезная фактическая ошибка на грани передергивания. Хотя при написании текста логически понять, что цифры не сходятся, было вполне возможно. Естественно, при минимальных познаниях в освещаемом вопросе и внимательности.

Для доказательства того, очевидно, факта, что на Восточном фронте немцы теряли большее количество солдат, нежели на других фронтах, вовсе не нужна подобная «статистика».

После Ельни Мединский взял новую высоту, рассказывая о Смоленском сражении: «Впервые — уже в первые месяцы войны — мы выходили на паритет по потерям» (с. 151). Ни о каком паритете по потерям летом 1941 г. не могло быть и речи. Можно было бы просто предположить (исходя из собственных же вводных тезисов), что если итоговая цифра у нас 1:1 (это не так, но даже такая вводная позволяет найти алогичность), летом 41-го мы терпели поражения, а в 1944—1945 гг. у нас были успехи и много пленных, то скорее всего, вначале потери превышали немецкие, а в конце войны — наоборот.