Пшеничное зерно. Распятый дьявол

— Не совсем так… однако… — начал Гатуирия и осекся, вопросы Вариинги расстроили его. — Видишь ли, музыка… точнее, музыкальное сочинительство… — И снова умолк, будто бы не зная, что сказать. — Я вот как думаю: художественное творчество черпает вдохновение в любви к своей стране… Мы призваны создавать гимн ее красоте, единству, отваге, зрелости и щедрости народа. Я всегда мечтал воспеть подвиги наших героев. Бетховен сочинил Героическую симфонию в честь Наполеона; Сергей Прокофьев написал кантату, посвященную Александру Невскому, великому русскому полководцу. Я хочу, чтобы моя музыка выражала душу, чаяния и устремления нашего народа… Но что за речи слышали мы в пещере! Как утренние заморозки, они способны на корню загубить ростки патриотизма.

— Нет! — тотчас возразила Вариинга. — Такие речи — это благодатный дождь, от которого зарытая в землю любовь к родине должна расцвести. Нет любви без ненависти. Как узнать, что любишь, если неведомо, что ненавидишь! Даже младенец, не умеющий говорить, криком выражает свою приязнь и неприязнь. Неспроста же мы с тобой, выйдя из пещеры, затянули песню, прославляющую родину! В Кении немало героев, способных вдохновить композитора на патриотическое сочинение. Разве Кимати не сын простой кенийской женщины? Самый тугой узел развяжет любовь, но сначала научись ненавидеть. Ребенок не сорвет ядовитой ягоды, пока родители присматривают за ним. Но если всю жизнь водить его за ручку, ничего он в жизни не увидит и не поймет. Не узнает разницы между грязью и чистотой, любовью и ненавистью… Белое указывает нам, где черное. И те, кто заполнил пещеру, служат фоном для истинных героев.

— Нет-нет, ты путаешь разные вещи! — взволнованно воскликнул Гатуирия, словно Вариинга задела чувствительную струнку в его сердце.

— Скажи, что ты ненавидишь, и я смогу узнать, что ты любишь. Или ты пока ни в чем не разобрался?

— Ах, женщина, ты заставляешь меня вспомнить то, что я хотел бы навсегда забыть, возвращаешь меня в отчий дом…

— А откуда ты родом?

— Из Накуру. Мой отец — крупный предприниматель. Ему принадлежат несколько магазинов в Накуру, фермы в Рифт-Вэлли и бесчисленное множество различных импортно-экспортных компаний: обувь, ткани, цветы, саженцы. Словом, назови любое дело, и окажется, что мой отец им занимается. Многие свои товары он перевозит самолетами. И я — его единственный сын. Он отправил меня в Америку изучать управление производством… науку о доходах… как вести дела… словом, хотел дать мне такое образование, каким вчера хвастался Мвирери ва Мукираи. Но я не собирался идти по стопам отца.

— Почему?

— Потому что сердцем всегда был с батраками, возделывающими его чайные плантации. Они пели мне удивительные песни, рассказывали волшебные сказки, играли на гитарах и бамбуковых дудках… Я и сейчас вижу их лачуги, помню вкус их еды, те лохмотья, что они носили. И когда я сравнивал их бедность с богатством их песен, широтой их познаний, меня охватывала глубокая ненависть к отцу. Разве батраки не такие же люди, что и мы? Отец нередко стегал их кнутом, оскорблял, называл тупоголовыми баранами. Знаешь, однажды я даже видел, как он избивал мою мать за то, что она вступилась за нищего старика. Я начал размышлять над окружавшими меня вещами, и тогда отец пригрозил мне палкой, запретил бывать в лачугах батраков. Однако я продолжал их навещать, и он поспешил отправить меня в Америку, хотя я еще был мальчишкой.

— Долго ты там пробыл?

— Пятнадцать лет.

— Пятнадцать лет на чужбине?

— Я уехал, едва закончив начальную школу. Стипендии мне не дали, но отец оплачивал все расходы.

— И что же ты изучал все это время?