Пшеничные колосья

Перейдя через Калникский ручей, журчащий в тени густых верб, мы миновали дорогу, ведущую к Слатинскому оврагу, и отправились к Ваганскому колодцу. Чтобы добраться до него, нужно было пройти мимо огородного хозяйства. На нижнем участке огорода женщины окучивали вымахавшие до колен и уже зацветавшие помидоры. Увидев нас, они прервали работу.

— Добрый день, — поздоровался Тунга.

— Добро пожаловать! — ответили хором женщины.

— Ну, как работа, движется?

— Так ведь если не будет двигаться, мы подтолкнем, — отозвалась одна из женщин.

— Жаркий будет денек. — сказал Тунга, посмотрев на солнце.

— Жара еще полбеды, а вот жажда одолевает — это плохо, — вздохнула самая пожилая. — Страшно пить хочется. Колодца поблизости нет, а у нас вода кончилась…

Тунга быстро начал доставать абрикосы. Набрав две пригоршни, он приблизился к женщинам и сказал:

— Вот, возьмите, освежитесь немного…

Женщины обрадовались, как дети. Одна за другой протягивали они крупные загорелые руки, брали по абрикосу и ели. По глазам их было видно, как им вкусно. Они вытирали платками лица и с теплотой поглядывали на бригадира. Мы пошли дальше. Вокруг стояла тишина, ослепительный свет заливал нас. Мне начало уже казаться, что дороге не будет конца. От усталости ноги начали заплетаться. Я уже отвык долго ходить. А Тунга все шагал своей тяжеловатой, размеренной походкой. По лицу и шее у него стекал пот, но он его не вытирал.

— Тунга, — спрашиваю. — ты каждый день столько проходишь?

— Каждый день… Так мне хорошо…

— Люди любят тебя.

Он не сразу ответил. Довольно долго мы шли молча. Но вот он поправил на груди ремешок сумки и сказал:

— Не знаю, любят ли меня… Как говорится, дай бог… Но я тебе скажу — они работают. Мы ладим… Вот уж сколько лет я бригадиром. И за эти годы понял одно: нельзя погонять народ плеткой… И еще должен тебе сказать, что люди очень хорошо понимают, кто любит их всем сердцем, а кто фальшивит… Как ни притворяйся, все равно раскусят…

Сумка похлопывала его по бедру, глухо отзывались его шаги. Деревья, мимо которых мы проходили, были старыми, с искореженными стволами. Мне так хотелось отдохнуть в тени! Под деревьями не так сильно ощущался зной. Но Тунга все шагал по дороге, глядя прямо перед собой. Ему тоже было жарко. В ямочке на подбородке у него задержалась прозрачная капелька, которая время от времени поблескивала под солнцем. Когда мы подошли к Ваганскому колодцу, он мельком взглянул на меня и предложил:

— Давай немного отдохнем вон под тем деревом. Попьем воды из колодца.

— Давай, — тотчас же согласился я.

Деревцо оказалось молодой, развесистой грушей, ее ветви отбрасывали жидкую тень, которая вряд ли могла бы защитить нас от знойных лучей солнца. Но колодезная вода утолит жажду. Сколько раз я пил воду из этого колодца! Много лет назад здесь всегда было многолюдно, пригоняли скот на водопой. Пахло тиной, конским потом, а потом и перезревшими хлебами. Куда что подевалось? Нет уже тех луж, где отдыхал скот — все заросло чертополохом, уж нет поляны, почти вплотную к колодцу подступили поля. О прошлом напоминают лишь колодезный журавль, ведро да каменное корытце. Мы уселись под грушей. Тунга достал хлеб и брынзу и продолжил прервавшийся разговор:

— Я не раз думал, как обращаться с людьми. Другое дело, когда все было частным… Тогда каждый отвечал сам за себя… Но раз ты их собрал на общей ниве, за одним столом, все должно быть по-другому… Не так ли?

— Так.

— Однажды Ненкин Ристо… ты ведь его знаешь?

— Знаю.

— Так вот, решил он, не спросясь, проредить с женой кукурузу на Вырта-Бузаалыке. С одной стороны, ему хотелось показать, что он разбирается в земледелии, а с другой — забрать себе все сорванные початки. Держит он теленочка… А наши агрономы как подняли шум, под суд хотели его отдать. Еле спас. Сказал им, что, дескать, это я велел ему… И если бы ты знал, какой это сейчас работник. Лучше него и не сыщешь.

Каких людей создает наше время! В прошлом Тунга был самым обыкновенным мальчишкой. Настоящее его имя — Стоян, потом его стали называть Тенко, потом Тена, а затем появился и Тунга. Именно под этим именем знают его теперь в селе. Совсем незаметно он стал другим. Посерьезнел. Понял, что путь к сердцу человека можно найти, лишь если идти к нему с чистыми помыслами, с чистой любовью…

Немного отдохнув, мы отправились дальше. Мне совсем не хотелось подниматься, но Тунга напомнил, что непременно нужно дойти до Каменного кургана, а путь был немалым. Тот, кому приходилось ходить по полю в послеобеденные часы, хорошо знает, что это такое. Белый свет, идущий от зреющих хлебов, слепит глаза. Даже сквозь подметки раскаленная земля обжигает ноги; в ушах звенит от треска выгоревших колосьев. Дорога кажется бесконечной. Я сказал об этом Тунге. Он добродушно засмеялся:

— Изнежился ты, парень… Отвык…