Психэ и материя

В античности астрология играла куда более весомую роль, нежели магия. Один из самых известных алхимиков конца третьего века н. э. Зосима Панополит ввел интересную теорию касаемо астрологии. Я имею в виду два его типа химических трансформаций: первый — это так называемое kairikai baphai и второй — «подлинную трансформацию металлов». Первая происходит под влиянием Кейроса, божества благоприятного момента. Его даже можно назвать в какой-то степени греческим богом синхронистичного принципа. Согласно Зосиме, он стоит за всеми астрологическими влияниями, воздействующими на процесс Делания. Тем не менее, Зосима отвергает этот тип алхимической работы как ошибочный, предостерегая свою ученицу Теосебейю от него, и настаивает на обращении к космическому нусу (космическому разуму) для достижения «подлинной» трансформации.

Теперь мы подходим к тому элементу феномена синхронистичности, которого ранее не касались, а именно к проблеме смысла. Смысл понимался Юнгом не как нечто отдельное, а, скорее, как смысловая связь, как целое. Ближайшим по значению в данном случае будет юнговское понимание китайской идеи Дао,

на которую он часто прямо ссылается. В западной традиции это понятие ближе всего к Логосу Гераклита, а в поздней античности к Нус, как космическому разуму в том виде, в каком он описывается, скажем, в «Герметическом корпусе» (Corpus Hermeticum) [7].

В античности этот космический разум понимался как «симпатия всех вещей». В тексте Гиппократа (De Alimento)

смысл описывается следующим образом:

«Это единое дыхание [conflatió, sympnoia], единое истечение и чувствование. Все связано с целым и одновременно с частью его, но части [существующие] друг в друге стремятся воссоединиться. Великий принцип [арке] расширяется в последующих частях и возвращается обратно в великий принцип: единую природу, бытие и небытие» [8].

Воззрения такого рода исчезли в Европе с расцветом раннего христианства, однако нашли свое убежище в арабской культуре вместе с другими остатками естественнонаучных античных знаний. Здесь арабский мистицизм дополнил их некоторыми элементами, особенно теми, которые касаются использования адептом творческого воображения.

Анри Корбен[141]

оставил нам глубокое исследование философии арабского мистицизма. В частности, он пишет о том, что по мнению арабского мистика Сухраварди[142] (умер в 1191 г.) между видимым миром и платоническим миром так называемых идей и божественных сфер существует третий, срединный мир hurqalya. Это мир автономных архетипических образов, доступных наблюдателю лишь посредством творческого воображения [9].

В этой духовной реальности находятся формы, которые позднее обретают видимый, воспринимаемый образ. Hurqalya нематериальна, ее можно назвать тонким muridus archetypus

[10]. Все, что мистики узнают здесь, требует символического толкования, причем часто визионеры встречаются с психическими событиями, имеющими сущностно смысловое значение, указывая тем самым на божественные тайны, лежащие в высших сферах [11].

Таким образом ясно, что между платоническими идеями и грубым материальным миром лежит промежуточная психоидная область, существование которой допустимо с той точки зрения, что бытовала в античной магии и алхимии и приобрела сейчас большое значение: идея того, что архетипический мир тесно связан с душой человека и может быть достигнут путем определенных форм религиозных медитаций. Такой медитацией может, в том числе, являться вид творческого воображения, детально описанный известным мистиком Ибн Араби[143] (1165–1240) [12].

Эта исламская традиция была передана на Запад под непосредственным влиянием философа-перипатетика, физика и алхимика Ибн Сины, более известного как Авиценна (980-1137). Мы знаем, что его Liber de Anima seu Liber Sextusde Naturalibus была переведена на латынь уже после 1150 года Гандиссалином (Gundissatinus), оказав значительное влияние на последующую схоластическую философию и теологию [13]. Авиценна защищал доктрину воображения (imaginatio), имеющего творчески-магический эффект. Так как архетипические формы существуют в душе, то могут влиять и на материю, и не только внутри тела, но и — и это самое важное — вовне его, как в случае дурного глаза или воображения; в самом деле, если душа сходна с высшими принципами в их возвышенности и неизменности, тогда она способна подчинять себе внешнюю материю и влиять на нее; соответственно, все, что ни формируется в душе, находит свое отражение и в материи; происходит же так потому, что человеческая душа не замкнута в материи, она, скорее, ею управляет.