Психические расстройства и головы, которые в них обитают

Я сразу полюбила её. Ей было легко доверять, потому что она подарила мне право выбора, которого эти годы я была лишена. Она не боялась идти на риск. Она давала мне препараты, которые заглушали мои симптомы, а не приковывали меня к кровати. Её задачей было вылечить меня, а не убить. Сейчас я понимаю весь масштаб душераздирающей трагедии, когда ты наблюдаешь за тем, как жизнь юной девушки распадается на части. У меня не было социальной жизни, друзей, работы, учёбы, хобби, какой-либо занятости. Я лишь любила человека, которого нашла для себя в Интернете и за которого цеплялась, словно наркоманка. Однажды я спросила своего врача:

– Анастасия Александровна, скажите мне правду. Я социопат?

– Ты не социопат, ты одинока.

И что-то внутри меня перевернулось. Наконец-то на меня перестали вешать ярлыки, наконец-то во мне увидели личность. И я начала жить. Не скажу, что это было легко. Иногда мне казалось, что даже в аду бывает не так больно.

Но мы вышли в ремиссию на полгода. Это были чудесные метаморфозы, произошедшие где-то внутри. Было чувство, будто я сама заколотила крышку своего гроба, в котором похоронила себя и свою жизнь, а потом вдруг кто-то пришёл и отодвинул могильную плиту.

Я даже не могу объяснить, насколько это прекрасно… Ты вдруг начинаешь понимать, почему люди счастливы и почему наслаждаются теми или иными вещами. Простыми вещами.

Но, как известно, счастье – это не навсегда. В море шрамов на твоей душе оно не оставляет следов.

Я начала вести социальную жизнь и адаптироваться к среде, в которой мне предстояло существовать. Тогда я ещё не знала, что открыв одну дверь, ты не сможешь контролировать то, что в неё войдёт.

Я чувствовала, словно я могу бежать от болезни вечно, но так никогда и не спастись. У меня сформировался определённый образ мышления и тип личности, напрямую связанный с недугом. Я стыдилась того, во что превратилась, но не могла винить людей, которые толкнули меня в эту бездну. Когда нам некого винить, мы всегда обвиняем себя. Я чувствовала себя изгоем, и я нашла любовь там, где её не должно было быть.

Я не знаю, сколько мрака я вынесла, прежде чем он поселился во мне навсегда. И это не жалость к себе. Я продвигалась всё дальше и упорнее, становилась всё отчаяннее.

Его звали Дима, и он стал первым человеком, который смог дотронуться до моей души, не повреждая её. Или, по крайней мере, мне так казалось.

Любовь – всегда одержимость. Можно сказать, у меня склонность к одержимостям подобного рода. Это из-за долгого одиночества, что я переживала многие годы: стоило мне полюбить и открыться человеку, как я растворялась в нём без остатка. Я была согласна на жертвы, согласна терпеть боль, шантажировать – делать всё, чтобы этот человек остался рядом.

Дима была идеальным. Казалось, я была слепа, пока не посмотрела на мир его глазами. У него была склонность к самой жестокой, нездешней любви из всех существовавших её форм. И я попала под её влияние, словно под гипноз. Но я не была жертвой с самого начала, мы были влюблены. Одна из пугающих особенностей моего расстройства: я чувствую всё острее и ярче, чем здоровый человек. Нашу любовь я нежно и трепетно охраняла, чувствуя, как усиливается восторг, словно полыхающее пламя, но когда Дима уходил, пропадало и всё сияние.

Мы часто обсуждали искусство, Курта Кобейна, Джеффа Бакли, Джима Моррисона. Мы говорили об этих людях так, словно были знакомы с ними лично. Я думала, что мне очень повезло встретить человека, который чувствует то же, что и я. Но он всё чаще уходил, пропадал, и каждый раз я думала, что это навсегда. Утратив его, я и сама терялась. Чуть позже он признался, что ему нравится причинять мне боль. Пока я чувствовала дискомфорт, он контролировал наши отношения.

Но это было лишь начало.

Он был повёрнут на сериале «Ганнибал». В один миг ему вдруг начало казаться, что он Ганнибал, а я его приёмная дочь Эбигейл. Весь мир для него стал бесконечным инцестом. Он проводил пальцем по моей шее и говорил: «Сейчас я думаю о тебе. Чувствуешь? Я думаю, что из твоего горла начала бы хлестать кровь, словно из перевёрнутой бутылки вина. Ты для меня особенная жертва. Я хочу почувствовать твою кровь на своих руках».

Я не могла уйти, но уже понимала, что спустя два года отношений с ним я больше не люблю его. Что-то держало меня рядом, я просила смилостивиться, но он говорил, что нам предстоит ещё много страданий. Он любил театральные эффекты. Я уходила от него год, зачем-то терпя насилие. Это было похоже на нить, что становится всё тоньше и тоньше и в итоге обрывается. Мы оборвались. Нашей любви уже не существовало. Нас было уже не спасти.

Я ещё долго выбиралась из роли жертвы. Быть жертвой – тоже привычка. Порой это очень удобно, если мы говорим о защите. Но жить с этим комплексом в голове невыносимо.

Да, я никогда не забуду Диму, так как он был частью моей жизни. Но прошло уже много лет. Я не часто думаю или вспоминаю об этом.