Психические расстройства и головы, которые в них обитают

Ощутимые экзистенциальные проблемы начались в 13 лет. В 14 я уже часто и сильно ссорилась с родителями, убегала из дома, попадала в плохие компании, выдумывала себе вторые полоски на тестах для беременности, переживала из-за первой любви.

В этот период в мою жизнь ворвалась длинноволосая худющая Аня. На год старше меня, она курила тонкие сигареты и постоянно разговаривала по телефону-раскладушке. Я считала нас лучшими подругами, но на самом деле– просто находилась под её влиянием. Это была не дружба, а очень больные, извращённые отношения.

Аня привела меня в свою компанию, где все были на несколько лет старше меня. Некоторым было уже за 20, их забавляло общение с малолетками, да и сами они недалеко ушли по своему развитию.

Почти каждый день мы встречались на стадионе. Залезали на трибуны, выпивали, играли в карты. Тогда были в моде алкогольные коктейли, и Аня была их большой поклонницей. По своей натуре она была очень экспрессивной и эпатажной, ей нужно было шоу, где бы она могла быть в главной роли. В то же время она была ранима, тяжело переживала жизненные неурядицы и болезненно воспринимала действительность. Это нас роднило. Чтобы справиться с моральной болью, которая нас почти никогда не покидала, она придумала игру. Поздними вечерами, когда все спортсмены уже закончили тренировки, а мы уже успевали достаточно выпить, Аня тащила меня через забор на стадион. Наша компания улюлюкала, свистела, кричала нам что-то, а мы вставали друг напротив друга и ждали. Через пару минут напряжение достигало такого накала, что мы начинали нервно хихикать. И тогда Аня наотмашь била меня по лицу. Мы дрались: молотили кулаками и ногами, таскали друг друга за волосы, царапались, старались свалить друг друга на землю и посильнее пришибить. Мы разбивали носы и рассекали губы, рвали одежду и пытались высвободить свою душевную боль, как в «бойцовском клубе».

Так я встала на путь саморазрушения. Мы дрались, вкладывая в удар всю свою боль и чувство несправедливости. Получая ответный удар, мы чувствовали, как моральная боль хотя бы на время заглушается физической. Так, фингал под глазом заслонял собой предательство близкого человека, а выдранный клок волос заменял все недосказанные добрые слова от родителей.

Но Ане этого было недостаточно. Она стремилась к большему разрушению.

Однажды, когда мне стало особенно плохо, я не нашла в себе силы приехать на стадион и попросила Аню погулять со мной у моего дома. Аня велела взять с собой на прогулку нож.

Тайком от родителей я спрятала под курткой самый маленький кухонный нож с деревянной рукояткой и вышла на улицу.

Стояла ранняя осень, на нас были чёрные кожаные куртки, в которых мы чувствовали себя крутыми. Мы гуляли по спальному району, я рассказывала, что со мной творится, а Аня в основном молчала. Вскоре мы забрели в тихий дворик с детской площадкой, где никого, кроме нас, не было, и присели на лавочку. Аня внимательно посмотрела мне в глаза и спросила:

– Ты когда-нибудь играла на скрипке?

– Я очень люблю скрипку. Недавно была дома у одноклассницы, она…

– Я о другой игре, – перебила меня Аня.

– О какой? – не поняла я.

– Ты принесла нож?

Я достала из внутреннего кармана нож и без задней мысли протянула его Ане. Она молча приняла его, крепко взяла меня за левую руку и закатала рукав моей куртки.

– А теперь мы поиграем на скрипке.

Сказав это, Аня полоснула мне ножом по запястью. На секунду я увидела, как разошлась кожа и тут же заструилась кровь. Я не отдёрнула руки, а Аня перехватила рукоятку на манер смычка и провела лезвием чуть повыше, в обратную сторону. Новый порез был неглубоким, кровь бусинками выступила на светлой коже. Третий надрез пришёлся ниже первого и был почти таким же глубоким. Четвёртый нарисовался рядом параллелью. На пятом почти не было крови. После шестого остался лишь красный след.

Наши частые драки научили меня мириться с болью, но от порезов ощущения были другого характера. Руку жгло и одновременно охлаждало, будто под маленькие лохмотья кожи, прямо в оголённое мясо задувал ветерок.

– Игра на скрипке помогает, – Аня остановилась и подняла на меня взгляд, – душевная боль руководит тобой, а этой руководишь ты.

Кровь струилась по руке и капала на землю, орошая песок рубиновыми мокрыми следами. Пара капель попала на мои кеды.

– А теперь поиграй сама, – Аня вернула мне нож.

Я неуверенно взяла его, рукоятка была тёплой и уже успела запачкаться – на моих пальцах появились красные отпечатки. Закатав рукав повыше, я плотно приставила лезвие к коже, надавила, образовав ложбинку, и резко полоснула. Открылась стёганая кожа, рана неспешно заполнилась кровью и новой струйкой потекла по руке, стремясь затечь в рукав.

Казалось, всё, кроме этого алого цвета, перестало существовать. Тревожные мысли исчезли, а всё моё внимание было приковано к кровавому штрих-коду на моей руке.

Я провела ножом снизу вверх, будто переходя на новую струну, и почувствовала, что всё, что было в моей жизни до этого момента, не имело никакого смысла. Вот сейчас я живая, вот сейчас я управляю своей жизнью.