Поэтому-то и «ощущение» препятствия СДВИГАЕТСЯ на кончик палки, — «образ» рисуется кончиком палки, а не на ее рукоятке, — мозг управляет тут движением КОНЧИКА палки (кисти, карандаша, отвертки), — ибо именно он описывает КОНТУР ПРЕДМЕТА, а не рукоять.
Поэтому-то ОБРАЗ и есть наделенный «самочувствием» контур самого предмета рецепции, его геометрическая форма, а не контур движения кисти руки, держащей палку-зонд. Тем более — не «пространственный рисунок события внутри мозга», «в нервной системе».
Именно поэтому ОБРАЗ есть субъективно-данная форма вещи, а вовсе не внутреннее состояние моего тела, иллюзорно относимое к вещи, ложно переживаемое как ФОРМА ВНЕШНЕЙ ВЕЩИ.
Это именно форма ВНЕШНЕЙ вещи, копируемая действием рецептора-эффектора, и потому «переживаемая» именно там, где этот образ и существует («возникает»).
ОБРАЗ не «локализуется» мозгом в точке физического контакта рецептора с поверхностью предмета, а ВОЗНИКАЕТ (и существует) там с самого начала, и мозг его там и «переживает».
Он возникает в точке соприкосновения «кончика» рецептора — с поверхностью предмета, коей он касается, — и испытывается именно как факт сопротивления поверхности — движению кончика тела субъекта. Он — там. «Там» он и переживается. Именно там, где существует.
«Испытывает» реальное сопротивление поверхности не мозг, а именно система МОЗГ — РЕЦЕПТОР, система «мозг — кисть руки», или, если кисть держит свое искусственное продолжение, — то там, на конце зонда. Именно конец зонда, а не рукоять, непосредственно описывает форму вещи, контур ее поверхности — как контур своей собственной траектории по форме предмета.
И «ощущает» вовсе не мозг, а кончик рецептора. Образ это именно форма вещи, активно воспроизводимая действием «кончика» рецептора в самый момент его действия, его движения, «скользящего» по внешнему контуру.
Поэтому нет и не может быть «образа» пустого пространства, — пустое пространство не оказывает сопротивления, потому — не ощущается, — а «ощущается» лишь «свобода самого действия», — отсутствия препятствий.
Перемещаюсь «я» в пустом пространстве или остаюсь в покое — это неразрешимый для «самочувствия» — для интроспекции — вопрос.
Но «свободное» перемещение тоже не ощущается, а «свобода» дана только в форме ПРЕОДОЛЕНИЯ препятствий, а не в акте беспрепятственного движения, перемещения.
В этом — весь Фихте, вся мудрость его образа сжатой пружины, ее внутреннего «напряжения».
Когда вся энергия сжатой пружины израсходована, — она перестает и «ощущать» ПРЕПЯТСТВИЯ, противодействующую ему косную силу противодействия, — как движение себя, натолкнувшееся на предмет и отразившееся обратно в себя.
(Ср. фихтеанскую трактовку «стоимости» у Бакхауса[13]
, — как косную силу «сопротивления» всей массы косных социальных «рефлексов» привычных социальных стереотипов, заранее ставящих пределы-границы развертыванию человеческой трудовой активности.)Чем сильнее я «давлю» на предмет, тем сильнее «он» давит на меня. Чем я активнее — тем активнее предмет отпечатывается во мне, а я приписываю это «предмету», его активности, как изначальной силе.
Не мир отпечатывается «во мне», а я активно его ощупываю с помощью своих вполне телесных органов, прежде всего — кистью руки и кончиками пальцев. В них — «формирующая сила», образующая форму способность, — ОБРАЗ, — и именно в его изначальном значении, как ЭЙДОС, как «идея», как СХЕМА, в согласии с коей организуется «хаос ощущений».
Поэтому — что на первый взгляд странно — Фихте считает Канта прямым наследником
В самом деле — откуда может возникнуть схема «треугольника вообще»? Путем абстракции «одинакового» между всеми возможными треугольниками? Тогда «схема» — только схематизированный ОБРАЗ, точнее — то общее, что имеется «во всех образах».
Но мы не нуждаемся в полном переборе «всех» единичных случаев реализации «схемы», чтобы обрести «схему». Так, как не нуждаемся в «индуктивном обобщении» всех бесконечных случаев «треугольника» — нам достаточно ОДНОГО, чтобы извлечь из него схему, по которой мы далее спокойно будем строить ОБРАЗ любого другого треугольника.
Поэтому «схемы» — трансцендентальны, априорны по отношению к своему «воплощению» в материале ощущений, во внешнем по отношению к ним материале. Ср. рассуждения Шеллинга.
Фихте: «…теперь представьте себе того, кто мыслит эту вещь». Представление «Я» тут сразу же предполагается в том виде, в каком это «Я» непосредственно «дано» самому себе, — в акте «интроспекции».
То же и Мах:
«Установление границ между Я и миром — дело не легкое и не свободное от произвола. Будем рассматривать как Я совокупность связанных между собою представлений, т. е. то, что непосредственно существует только для них самих. Тогда наше Я состоит из воспоминаний наших переживаний вместе с обусловленными ими самими ассоциации…».
(Э. Мах, «Познание и заблуждение», изд. Скирмунта, М., 1909, с. 73).