Психология

Т.е. Я заранее «мыслится» как нечто совершенно отличное от мира и этому миру противопоставленное. А затем к нему начинают «подключаться» те вещи, с которыми это Я на самом деле неразрывно связано и без коих его «мыслить» было нельзя: мозг, «все тело» и т. д., а в итоге — и «весь дар», но уже в качестве «составных частей Я». Вот и становится возможной схема — «Я» само в себе противополагает себя самого (Я) — всему остальному (Не-Я), а «весь мир» делается = «Не-Я».

У Спинозы ход прямо противоположный, идущий не от «Я», а от мира и приводящий к Я как «составной части» этого мира. Движение — по той же самой ниточке-цепочке связей, но с обратного конца ее.

А.Г. Новохатько

Предисловие

Рукопись Э.В. Ильенкова «Психология» — удивительный по яркости и творческой мощи набросок, эскиз, выполненный уверенной рукой мастера, ясно передающий суть фундаментального теоретико-психологического и одновременно историко-философского замысла. Работа выполнена во второй половине 1970-х гг. (не ранее 1976 г.) и отражает внутренне связанную совокупность идей, находившихся в центре внимания автора в этот период. Огромное впечатление производит также проблемная насыщенность статьи. Несмотря на свою незавершенность, а отчасти и благодаря ей, публикуемая рукопись имеет дополнительную ценность: это действительно первичный, написанный на едином дыхании текст, который вводит нас в мир ильенковской мысли в самый момент ее рождения, в ее, так сказать, лабораторию, и бросает дополнительный свет на то, что принято называть «творческим почерком» автора.

Совсем не трудно предположить, что появление рукописи имело свои формальные предпосылки, т. е. вполне определенный историко-научный контекст — цикл статей и устных выступлений прежде всего А.Н. Леонтьева (а также А.Р. Лурии, П.Я. Гальперина, В.В. Давыдова, Д.Б. Эльконина, В.П. Зинченко) о насущных проблемах психологии и объективном содержании предмета психологии как науки. Но по существу «Психология» подготовлена более глубокой эволюцией ильенковской мысли, принявшей четко выраженное направление сначала в статье «Идеальное» («Философская энциклопедия», т. 2. М., 1962), а несколько позднее в опыте историко-философского, теоретического и экспериментально-психологического осознания уникальности исследований А.И. Мещерякова по тифлосурдопедагогике.

Уже докторская диссертация «К вопросу о природе мышления» (1968), как и изданная на ее основе «Диалектическая логика» (1974), явно не вписываются, «не вмещаются» в устоявшиеся стандарты историко-философского исследования. Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель рассматриваются не только в традиционном, но одновременно и в новом измерении — как прямые предшественники, а по целому ряду проблем и родоначальники современной психологии. Ильенковым впервые раскрывается глубочайшее

теоретико-психологическое содержание немецкой философской классики.

Таким образом, «поздний» Ильенков — это не только новый круг исследований «диалектики идеального», это одновременно и непосредственно с ними связанное возвращение к специальному анализу оснований теоретической психологии как науки.

В связи с этим хотелось бы обратить внимание на совершенно поразительный фихтевский парадокс, который заинтересовал Ильенкова: «… На первый взгляд странно — Фихте считает Канта прямым наследником Платона

, — между ними он не видит посредника, в промежутке между Платоном и Кантом — “один мрак”, тот же самый мрак, что и “от сотворения мира — до Платона”…».

Кант действительно самая глубокая и радикальная противоположность платонизму. Разумеется, это требует особого, обстоятельного разговора. И тем не менее вся эвристичность теоретико-познавательных исканий Канта заключена в необходимости вернуться от юмистских принципов, служивших, как известно, предпосылками его «коперниканского переворота», его антропологии, к платоновскому миру идей. Но как необычно, как основательно это «возвращение» Кантом продумано и выполнено!

Ильенков вслед за Фихте считает, что кантовская антропология, выстроенная как целостная совокупность всех «Критик», даже своим волшебным светом не может выявить мало-мальски значимых посредников в «мрачном» промежутке между Платоном и Кантом. Соизмеримых фигур между двумя этими вершинами нет. Кроме одной, не соглашается Ильенков. Это фигура Спинозы.

Примечания