В начале терапии молодому человеку приснилось, что у него на левом колене появился треугольник. Треугольник превратился во влагалище, тогда как его правая рука превратилась в пенис и стала проникать во влагалище. Пациент рассказывал этот сон со смехом и сказал: «Я чувствую, словно, начиная эту терапию, я сам себя трахаю!» Это замечание послужило началом дискуссии о его осознанных тревогах, связанных с терапией.
Через несколько месяцев после начала терапии женщине приснился страшный сон о том, как она сидит на своей кровати, стоящей прямо на улице, а кран поднимает боковые стены и фундамент ее дома. Я предположил, что она чувствует, как я подрываю ее защиты, и боится, что у нее еще не появилось адекватной психологической замены. После моих слов она стала рассказывать о своих страхах, связанных с недавними изменениями ее личности. Эти страхи были в значительной мере осознанны и доступны для работы с ними.
Пациент, имевший архаическую склонность относиться к словам как к именам богов и демонов, предупредил меня, что эта сила может легко обернуться против него самого. Он заметил, что пользуется словами как своего рода самогипнозом. Чтобы создать целостную систему, объясняющую отсутствие у него интереса к внутренней жизни, он часто использовал интеллектуализацию и сверхлогическое мышление. Он сказал, что должен был предупредить меня заранее о том, что в психотерапевтическом диалоге слова могут оказаться обоюдоострым мечом. Здесь он имел в виду «переходные слова»: слова как объекты, используемые в целях защиты или переноса. В таких случаях мы не можем ориентироваться только на основной смысл слов. Они часто употребляются в более широком контексте.
Ко мне на прием пришел пациент с явными признаками навязчивого невроза, врач по профессии. Он жаловался на состояние унылости, усталости и мировой печали. Было очевидно, что он запутался в своих чувствах, связанных с психологически изжившим себя браком и семейной жизнью. Он часто начинал сеансы с робкого поднятия руки и просил меня ничего не говорить, а только слушать. И тогда он очень красноречиво, подробно, используя сравнения, метафоры и анекдоты, выплескивал на меня свою скорбную повесть. Временами он тоскливо и понимающе улыбался, словно хотел сказать: «Я знаю, доктор Роут, что сильно вас обременяю. Пожалуйста, разделите этот груз со мной». И я всегда это делал. Он покидал кабинет со слабой, тактичной и благодарной улыбкой и привычно опущенными плечами, еле слышно бормоча: «Спасибо».
В работе с этим пациентом главная задача была не в области вербального понимания, хотя я и отмечал употребляемые им слова и смысл, который они в себе несли. Задача состояла в создании безопасного и надежного психологического контейнера для переполняющей его тревожной беспомощности и печали, то есть «заботливого окружения», где бы он мог разделить со мной ношу, готовую раздавить его. Слова – это объекты, частицы боли; и основным смыслом этого психотерапевтического диалога была его просьба нести их вместе с ним.