ПСС (избранное)

«У военкомата Крашенных ворот / Знают все ребята, / Как берёшь ты в рот. / Как, глотая сперму, / Крутишь головой. / Я твой не сто первый / И не сто второй. / Всем у нас в квартале / Ты сосала член. / Нет, не зря прозвали / Тебя Лили Марлен. / Но пришла сюда ты / На рассвете дня / Провожать в солдаты / Всё-таки меня <…> Эх, мотопехота — пташки на броне, / Ждите груз «двухсотый» / В милой стороне. / Снайпершей-эстонкой / Буду ль я убит, / Глотку ль, как сгущёнку, / Вскроет ваххабит».

Умный Лосев состоялся как поэт только потому, что подобрал у Бродского именно эту «шпанистую» повадку, но у него в стихах она всё же выглядит чрезмерным насилием над мягкой натурой прирождённого «ботаника».

А тем, кому предложенное мною сопоставление по-прежнему кажется притянутым за уши, я бы посоветовал сравнить «глотку, вскрытую, как сгущёнка», скажем, с «нарезанными косо, как «Полтавская», колёса» (поздний — а не ранний! — Бродский, «Представление»).

Отправив современную ему русскую поэзию в деревенскую печь, Бродский пощадил (по рассеянности, из пренебрежения или осознанно? Не знаю) вот эту вот внешне жалкую уличную бомжевато-бомжовую растопку: поломанные ящики, картонные коробки, промасленную ветошь, палые листья…

Не дожёг!

Оставил, так сказать, горе-наследничкам.

Бродский оставил, Лосев поворошил, а Емелин подобрал и разжёг!

Но Емелин, разумеется, не поэт.

Вы

сказали!

Если все вы поэты, то Емелин, разумеется, не поэт!

Ну а если нет, то нет.

Или таки да?

Или всё-таки?

«Не бил барабан перед смутным полком, / Когда мы вождя хоронили, / И труп с разрывающим душу гудком / Мы в тело земли опустили. / Серели шинели, краснела звезда, / Синели кремлёвские ели. / Заводы, машины, суда, поезда / Гудели, гудели, гудели. / Молчала толпа, но хрустела едва / Земля, принимавшая тело. / Больная с похмелья моя голова / Гудела, гудела, гудела».

То-то, блин, то-то!

Всеволод Емелин. Челобитные. Серия «Твердый переплет». — М..: ОГИ, 2009.

Всеволод Емелин — поэт, без сомнения, народный и любовью народной будет прирастать. Об этом свидетельствуют и премия журнала «Современная поэзия» (2007), и оценка, данная поэту петербургским критиком-эпатажистом Виктором Топоровым («Первый Поэт Москвы»), и названная популярной литературной газетой «НГ-Экслибрис» лучшей поэтической книгой 2009 года книга избранного Емелина, неожиданно изданная эстетически и идеологически чуждым ему издательством ОГИ, ныне, правда, возглавляемым опять же неожиданным редактором — поэтом-классицистом Максимом Амелиным.

Нобель Емелину, конечно, не грозит. Но что такое Нобель по сравнению с народной любовью в России?! Кстати, должен категорически предупредить: тот, кто считает употребление ненормативной лексики недопустимым в литературе, должны немедленно закрыть эту статью и забыть фамилию Емелин. Есенин, кстати, тоже употреблял. Так что можно забыть и его, если уж идти на принцип. А заодно и Пушкина, и Лермонтова, и Бродского. Да чего уж там — и всю русскую культуру оптом.

Помню, как в конце 90-х мне принесли распечатку из Интернета — это были стихи Емелина «Смерть ваххабита». Стихи ходили по кругу в редакции и вызывали бурный хохот на всех этажах. Хотя стихотворение вообще-то было трагическое. Но такова уж сила емелинской иронии — превращать трагедию в трагифарс. Уже тогда его читали все, кому попадались в руки его стихи. Имя было не знакомо, поскольку в телевизоре Емелин не появлялся, зато за живое брали сами тексты.

«Смерть ваххабита» стала визитной карточкой Емелина. Стихотворение цитировали в новостях НТВ. Оно вывешено на сайте ветеранов Чечни и Афганистана. Народность этому тексту добавляла и литературная основа — народная песня «Хас-Булат удалой», переделанная из стихотворения поэта XIX века Александра Аммосова. Вообще песенное начало поэзии Емелина настолько очевидно, что он сам практически поет, а не проговаривает свои тексты. При этом он развивает песенные традиции в современном ключе с учетом нынешних суровых реалий.