ПСС. Том 17. Произведения 1863, 1870, 1872-1879, 1884 гг.

Какъ и всегда бываетъ между[75] близкими людьми, которые долго не видались, мы почувствовали, при[76] свиданіи послѣ 4-хъ лѣтъ разлуки, что[77] то различіе взглядовъ, которое и всегда было между нами, за это время очень усилилось,[78] что мы далеко разошлись по расходящимся линіямъ отъ точки пересѣченія, на которой мы встрѣтились въ университетѣ. Почти каждый разговоръ, выходящій изъ области практической, тотчасъ же обнаруживалъ наше разобщеніе и приводилъ насъ къ несогласію и спорамъ. Картавцевъ всегда былъ матерьялистомъ и сталъ имъ еще болѣе; я же, подчинившись во время моего студенчества и въ особенности во время поѣздки за границу общимъ тогда матерьялистическимъ взглядамъ, все болѣе и болѣе отъ нихъ освобождался и даже начиналъ испытывать озлобленіе противъ[79] того, что такъ глубоко обмануло[80]

меня. Я не былъ матерьялистомъ, но и не могъ бы сказать, чѣмъ я собственно былъ. Я не успѣлъ составить себѣ никакихъ опредѣленныхъ убѣжденій. Одно, чѣмъ я былъ очевидно въ это время, это — врагомъ[81] тѣхъ убѣжденій, въ которыхъ прошла моя молодость, и отрицателемъ ихъ.

Разница нашихъ съ Картавцевымъ убѣжденій и частые споры не мѣшали хорошимъ отношеніямъ.[82]

Картавцевъ зналъ, что я очень интересуюсь Кремлевскими преніями, и хотя считалъ это самымъ пустымъ, ничего незначущимъ явленіемъ — вымирающимъ остаткомъ грубѣйшихъ предразсудковъ, самъ мнѣ напомнилъ о Кремлевскихъ сборищахъ и предложилъ вмѣстѣ, вмѣсто послѣ обѣденной прогулки пойти въ Кремль. Святая была въ этомъ году поздняя — нигдѣ не было слѣдовъ снѣга, деревья уже были одѣты, и было такъ тепло, что намъ было жарко даже въ лѣтнихъ пальто. —

— Вотъ какъ разъ мы хорошо попали, — сказалъ мнѣ Картавцевъ, когда мы, пройдя Соборы, вышли на площадь, — нынче довольно народа. И вотъ онъ, Пафнутій — бывшій раскольничимъ архиреемъ, теперь обращающій раскольниковъ. Вотъ и Хомяковъ. Для васъ представленіе нынче въ полномъ сборѣ.

Издалека видна была толпа человѣкъ въ сорокъ въ чуйкахъ, сибиркахъ и пальто, тѣснившаяся около крыльца и лѣстницы Архангельскаго собора. На лѣстницѣ, на верху каменныхъ ступеней стоялъ худощавый бѣлокурый худой монахъ и, лежа почти на каменныхъ перилахъ, горячо[83] говорилъ что-то, обращая свою речь внизъ. Это былъ отецъ Пафнутій. Рядомъ съ нимъ и позади, какъ бы привелегированные[84]

лица, стояли три человека господъ; одинъ изъ нихъ въ цилиндрѣ съ замечательно строгимъ и значительнымъ лицомъ. —

— Это Хомяковъ? — спросилъ я, указывая на него.

— Нѣтъ, это камергеръ Бунинъ, дуракъ большой, — отвѣчалъ Картавцевъ. — Хомяковъ внизу. Вонъ онъ.

И я увидалъ маленькаго человѣчка въ поддевкѣ съ золотой, выпущенной цѣпочкой, чернаго съ сѣдиной, съ низкимъ лбомъ, тонкими чертами плоскаго лица и общимъ выраженіемъ умной лягавой собаки, сверхъ котораго было еще выраженіе чего-то особенно яснаго, веселаго, тонкаго и вмѣстѣ съ тѣмъ твердаго. — Онъ стоялъ поодаль и прислушивался, очевидно легко нетолько понимая, но обсуживая все, что говорилось. Подлѣ него стоялъ Москвичъ, господинъ очевидно гордившійся близостью своей съ Хомяковымъ и только благодаря кротости Хомякова переносимый имъ.

Спорилъ съ О. Пафнутьемъ человѣкъ въ синей сибиркѣ, бѣлокурый, мрачный,[85] широкій, прямой, не гибкій. И лицо, и платье его, и рѣчь его были необыкновенно тверды[86] и чисты. Рѣчь шла, какъ я понялъ, о старовѣрчествѣ. —

Я засталъ еще половину послѣдняго возраженія раскольника въ сибиркѣ.

….— Потому что по тѣмъ книгамъ служили святые отцы. А безъ Святыхъ отцовъ перемѣны дѣлать въ вѣрѣ не положено. Отчего же собору не созвали? — сказалъ онъ и отвернулся.

О. Пафнутій. Соборъ созывали.

Раскольникъ. Мѣстный, да и то не весь. И слушать не захотѣли.

О. Пафнутій. Да какая же важность въ этихъ книгахъ? Если бы были опечатки. Вѣдь самъ ты понимаешь типографское дѣло, какъ печатаютъ книги.

Раскольникъ. Мы очень хорошо понимаемъ.

О. Пафнутій.

Ну, такъ для каждой коректуры надо соборъ собирать?

Раскольникъ. Тутъ не опечатки, а все дѣло измѣнили. Что жъ, коли такъ. Ваши книги Никоновцы теперь возьмутъ перемѣнятъ всѣ. Развѣ хорошо будетъ?

Другой раскольникъ. Да что жъ, ихніи книги уже мѣнять нечего. Они переводы подѣлали. Церкви прикрыли.

О. Пафнутій. Въ сторону не бросай. Не о церквахъ рѣчь. А о книгахъ. Хорошо, книги. Ну, да развѣ въ книгахъ вся сила? Не въ книгахъ, а [въ] Богослуженіи, въ таинствахъ. А какже у васъ совершаются таинства?

Раскольникъ. По старому закону, какъ у Святыхъ Отцевъ.

О. Пафнутій. Вотъ то-то и нѣтъ. А я тебѣ скажу, какъ. Я былъ въ Валахіи и въ Австріи. Совершаются тайны обманно. Литургія совершается безъ антиминса. Я былъ самъ. Къ нимъ Дьяконъ бѣглый пришелъ, принесъ антиминсъ. А потомъ сознался на духу, что тряпочка съ щепками, а не антиминсъ. —

Раскольникъ. Да, тебѣ говорить хорошо, когда ты къ этому приставленъ.