Оттуда пошли всѣ въ походъ, тоже черезъ Москву, <по Мясницкой улицѣ>. Щетининымъ съ людьми пришлось ѣхать за ротой Тихона Никитича Стрешнева, а позади ихъ ѣхала рота Князя Лыкова. Ратныхъ людей было такъ много, что, когда шли по серединѣ Мясницкой улицы,[176]
то впередъ поглядишь, до самаго Китая города все конные во всю улицу, и назадъ поглядишь, — конца не видно. Старый Князь, хоть и 23 года не былъ въ Москвѣ — съ тѣхъ поръ какъ его сослали въ вотчины при Царѣ Алексѣѣ Михайловичѣ, все, что онъ видѣлъ въ Москвѣ и теперь въ войскѣ, было ему не въ диковину. Хоть и было новаго много теперь, чего онъ не видывалъ прежде, онъ уже прожилъ 6 десятковъ и видалъ всячину. Старому умному человѣку ничто не удивительно. Старый умный человѣкъ видалъ на своемъ вѣку много разъ, какъ изъ стараго передѣлываютъ новое, и какъ то, что было новое, опять сдѣлается старое, потому въ новомъ видитъ не столько то, почему оно лучше стараго, не ждетъ, какъ молодые, что это будетъ лучше, а видитъ то, что перемѣна нужна человѣку. Но для Никишки Щетинина[177] все, что онъ видѣлъ въ Москвѣ, было удивительно, и Клекотокъ, село отцовское, гдѣ онъ родился и выросъ и былъ первымъ человѣкомъ, казалось, все сѣрѣе и меньше и хуже, чѣмъ дольше онъ былъ въ Москвѣ. Теперь у него глаза разбѣгались. Ихъ было въ ротѣ 120 дворянъ, а ротъ такихъ дворянскихъ въ ихъ войскѣ было 20 и, куда онъ ни смотрѣлъ, — впередъ ли, назадъ ли, вокругъ себя, — рѣдкіе были хуже убраны, чѣмъ онъ съ отцомъ, половина была имъ ровня, а большая половина были много лучше ихъ. Они съ отцомъ ѣхали въ серединѣ перваго ряда. Подъ отцомъ былъ приземистый, толстоногій, короткошеей чубарый Бахматъ. Бахматъ этотъ былъ первая лошадь по Ефремову. Никишка по первозимью прошлаго года забилъ съ него двухъ волковъ, не было ему устали, и скакалъ онъ хоть и не такъ прытко съ мѣста, какъ тотъ Аргамакъ, который былъ подъ нимъ, но скакалъ ровно, не сдавая на 40 верстъ. Но Бахматъ хорошъ былъ въ Клекоткѣ, а тутъ подъ отцомъ не было въ немъ виду. Даже самъ отецъ — хоть молодцоватѣе его и не было старика, мелокъ казался наравнѣ съ Хованскимъ Княземъ, который ѣхалъ рядомъ на тяжеломъ сѣромъ, въ яблокахъ, польскомъ конѣ, въ тяжелой уздѣ съ серебреной наузой, съ махрами и гремячими чепями въ поводьяхъ.Аргамакъ бѣлесо буланый, на которомъ ѣхалъ самъ Никишка, казался мельче, глядя кругомъ. Особенно впередъ себя на Бориса Алексѣевича Голицына, который ѣхалъ впереди лошади на двѣ на бѣломъ фарѣ въ тигровомъ чепракѣ и съ золотыми махрами. Самъ Борисъ Алексѣевичъ былъ въ собольей шубѣ, крытой си[нимъ] бархатомъ, и золотая сабля гремѣла у ногъ. Но не столько Кн. Борисъ Алексѣевичъ, сколько одинъ изъ его держальниковъ. Ихъ было 12-ть, сколько на этаго держаль[ника], было завидно Никишкѣ. На короткихъ стременахъ, на буромъ ногайскомъ конѣ, съ карабиномъ золоченымъ, удалъ былъ. —
Когда вышли за Симоновъ монастырь, увидали поле и мостъ на рѣкѣ. У моста стояли пушки и палили на ту сторону; съ той стороны палили тоже. Закричали что-то, потомъ въ дыму велѣли скакать и Борисъ Алексѣевичъ отвернулъ въ сторону, и всѣ поскакали, смяли стрѣльцовъ и перескочили за мостъ.
Тогда закричали назадъ, и видно было, какъ стрѣльцы пошли въ крѣпость. Послѣ поля стали таборомъ у Кожухова.[178]
Подъѣхалъ обозъ, и Щетинины стали въ повозкахъ у лѣска рядомъ съ пов[озками] Хованскаго Князя. На другой день опять была война. И такъ шла эта война 3 недѣли. 6 Октября воскресенье дали войскамъ роздыхъ.* № 16.
<Было дѣло въ самый разгаръ страднаго времени.Старымъ людямъ мало спится, много думается.[180]
Анна Тихоновна Княгиня ужъ давно не спала>.Уборка запоздала отъ дождей, и все подошло разомъ. Не успѣли убраться съ рожью, ужъ подошелъ овесъ, подсохъ въ 3 дня и бѣжалъ такъ, что только по зарямъ надо было убирать его. А тутъ ржаные снопы надо было довозить, разставлять, молотить, убирать землю подъ посѣвъ и сѣять. А тутъ и луга подкошенные дожидались уборки. Все подошло разомъ и народъ работалъ дни и ночи.
Только занялась заря и потухла золотая утренняя звѣздочка, задымило, забагровѣло на востокѣ, освѣтилась земля и подулъ заревой вѣтерокъ, и старики и старухи стали подниматься.
Г.
[АЗОВСКИЕ ПОХОДЫ.]
* № 17.
Въ 1668 году Астраханскій воевода[181]
Апраксинъ, М[атвѣй] В[асильевичъ] возвращался въ Москву. Изъ Саратова Воевода поѣхалъ сухимъ путемъ. Недалеко отъ Пензы на него напали Башкирцы, разогнали и перебили его людей и его убили. — Тѣло подняли, сложили куски въ гробъ и привезли въ Москву къ молодой вдовѣ. Остались 4 дѣтей — сиротъ: 4 мальчика, Андрей, Никита, Ѳедоръ и Петръ да 5-ымъ вдова[182] осталась беременна и въ ту же зиму родила дѣвочку Марфу.