ПСС. Том 24. Произведения 1880-1884 гг.

12. Если же он не согласится на мир с тобою и будет вести с тобою войну, то осади его.

13. И когда господь, Бог твой, предаст его в руки твои, порази в нем весь мужеский пол острием меча.

14. Только жен и детей и скот, и всё, что в городе, всю добычу его возьми себе и пользуйся добычею врагов твоих, которых предал тебе господь, Бог твой.

15. Так поступай со всеми городами, которые от тебя весьма далеко которые не из числа городов сих.

16. А в городах сих народов, которых господь, Бог твой, дает тебе во власть, не оставляй в живых ни одной души.

17. Но предай их заклятию: Хеттеев, и Аморреев, Хананеев, и Ферезеев, и Евеев, и Иевусеев, и Гергесеев, как повелел господь, Бог твой.

18. Дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих; и дабы вы не грешили перед господом, Богом вашим.

19. Если долгое время будешь держать в осаде (какой-нибудь) город, чтобы завоевать его и взять его, то не порти дерев его, от которых можно питаться, и не опустошай окрестностей; ибо дерево на поле не человек, чтобы могло уйти от тебя в укрепление.

———

2) значит: враг, неприятель. Слово это употреблено здесь в том значении, какое оно имеет у Матфея.

Во времена Моисея по-еврейски «оиов» — означало: иноплеменник, филистимлянин и др. Всякий не иудей был «оиов», . В этом же месте значение, как человека другого народа, несомненно уже потому, что оно противополагается (Деян. VII,27), что значит в евангельском языке: соотечественник. Спрашивается: кто , показывается, что есть иноплеменник, самарянин. (Притча о самарянине, Лука X, 29–37).

Вот что говорит об этом месте Рейс (стр. 212, 213):

Последнее противоположение точки зрения закона и точки зрения евангельской нравственности является в некотором роде как бы объединением указанных ранее и, во всяком случае, их завершением. Закон (Лев. XIX, 18) говорил: люби ближнего твоего; он отнюдь не говорит открыто: ненавидь врага твоего. Но ближним считался только израильтянин, по толкованию фарисеев, даже только друг. Ненависть к иноплеменнику, отождествление иноплеменника с врагом были естественными, неизбежными следствиями избраннической точки зрения древнего религиозного общества. Потому Иисус не был несправедлив к закону, выразив свое утверждение так, как оно передано. Его современники по крайней мере не имели ни малейшего повода что-либо возражать ему в этом смысле. А его исполнение закона, сводившее его к понятным каждому намерениям творца, общего отца всех людей, устанавливало такую всеобщность чувств братства, какой никогда еще не знал мир. К счастию, формула долга, в этом отношении, не нуждается здесь ни в каких комментариях, как бы ни было еще несовершенно осуществление идеала. Мы ограничимся несколькими замечаниями относительно подробностей. Текст Матфея (ст. 44) пополнялся в списках и народных изданиях списком Луки, который богаче разными пояснениями, ничего не прибавляющими к главной мысли. Следствием этой любви, которая не останавливается пред границами, которые ставят несовершенства ближнего, а стремится уподобиться бесконечности совершенства Бога, должно быть то, что христианин становится сыном Божиим, достойным своего отца. Ибо ясно, что совершенство Божие, которое нам предлагается здесь как идеальная цель, к которой надо стремиться, может быть понимаемо только в смысле его нравственных качеств. Самый факт невозможности когда-либо достигнуть этой цели, очевидный для разума и для чувства, не должен служить помехою для воли; и текст подтверждает это, выражая будущим временем, вместо повелительного наклонения, ту мысль, что мы должны подвигаться в этом направлении. То, что говорится о солнце, как оно светит для всех безразлично, и о дожде, который орошает все поля, не должно быть понимаемо как доказательство, вещественное и прямое, всеобъемлющей любви Бога. Ибо существуют также грозные явления природы, которые тоже поражают, без различия, людей всевозможных нравственных состояний. Это есть образ милосердия, открытого для всех, великодушия, которое всем оказывает поддержку, и, следовательно, того чувства, которое должно в нас проявляться в отношении всех, приходящих с нами в соприкосновение. Если любовь, доброта, доброжелательство и другие чувства и общественные деяния направляются лишь принципом взаимности, они не имеют никакой цены; выгода не есть общественный элемент. Расчет на нее может быть у людей наиболее злых, наиболее порочных, наиболее далеких от познания истинного Бога. Любовь христианина должна быть совершенно свободна от каких-либо соображений собственной пользы.

Какое представление должен был иметь или желал дать нам о человеческой природе Иисус, ставя ей подобную цель? Есть ли это то представление, какое имеет о ней современное богословие? И если верно, что здесь, на земле, никто не достигает этой цели, то можно ли допустить или поверить, что мы достигнем этой цели на другой же день после нашей смерти, благодаря милостивому дарению?

———