Давно уже получил ваше письмо и хотел ответить на него, да всё нездоровится и такая слабость, что неспособен к писанию и уже давно ничего не пишу. Отвечать на ваши недоумения — чего вы не понимаете — не то что не хочу, а истинно не могу, п[отому] ч[то] не понимаю ваших недоумений. Одно могу сказать, что у меня составился взгляд на жизнь, внутренно связный и вполне меня удовлетворяющий, п[отому] ч[то] я никакого другого, более меня удовлетворяющего, не только не знаю, но и не могу себе представить, тем более, что взгляд этот совпадает с учениями лучших и имеющих наибольшее число последователей людей: браминов, Конфуция, Будды, Христа, и я с этим взглядом прожил спокойно и радостно сознательно больше 20 лет и с этим взглядом собираюсь радостно и сознательно умереть. Всякий, кто усваивает это мировоззрение, не только не попадает в противоречия, но, напротив, от окружающих его противоречий приходит к единству и ясности и простоте. Противоречия же, кот[орые] усматривают в нем люди, не усваивавшие этого мировоззрения, показывают только то, что они не понимают его, не умеют обращаться с ним, точно также, как люди, не знающие или не хотящие знать законов математики, усмотрят противоречие в том, что величина может уменьшаться от умножения или что -1 × -1 = +1, или что может быть
Прощайте и простите.
Лев Толстой.
20 февр. 1901.
Отрывок, без указания даты, впервые опубликован в статье В. И. Срезневского «Отражение в русском обществе отлучения Л. Н. Толстого от церкви» — ТП, 3, стр. 135—136.
О Дмитрии Александровиче Хилкове (1858—1914) см. т. 64, стр. 134. К концу 1900 г. у Хилкова вполне определилось отрицательное отношение к религиозно-нравственному учению Толстого и сочувственное — к революционерам.
Ответ на письмо от 30 января 1901 г., в котором Xилков подробно излагал, в чем состояли его расхождения с Толстым.
* 36. А. В. Власову.
Любезный брат Андрей Власов,
Я давно уже получил ваше письмо со статьею. Простите меня, что долго не отвечал вам; всё время был нездоров, да и теперь не поправляюсь, а понемногу слабею и приближаюсь к смерти плотской, на которую часто смотрю как на желательную перемену должности. Я думаю, что как в этой жизни дело наше только в том, чтобы проявлять и разжигать в себе искру божию, так и после смерти дело будет то же, хотя и в другой форме, о которой мы здесь понятия иметь не можем, и потому смерть не изменяет нашего дела, а только ставит нас в новые, лучшие против здешних условия. Лучше же будут условия п[отому], ч[то] всё в мире идет к лучшему — вперед, а не назад.