ПСС. Том 73. Письма, 1901-1902

Ответ на письмо О. И. Ивановой из Петербурга от 12 апреля 1901 г.

25 марта 1901 г. в Петербурге на XXIX выставке «Передвижников» около новой картины И. Е. Репина «Толстой на молитве» возникла овация в честь Толстого. Присутствовавшие послали ему приветственную телеграмму с 398 подписями, письмо и 25 рублей, собранные в пользу бедных. Телеграмма до Толстого не дошла (было запрещено передавать сочувственные телеграммы Толстому), и, очевидно, он получил текст ее почтой. Картина с выставки была снята.

* 69. И. М. Трегубову.

1901 г. Апреля Москва

.

Нельзя.

Перепечатывается из письма Трегубова к Толстому от 21 апреля 1901 г. Телеграмма. Вероятно, в письме Трегубова текст этой телеграммы приведен не полностью, не воспроизведена и подпись. Датируется по тому же письму.

Вероятно, речь идет о разрешении опубликовать отрывки из частных писем Толстого. См. следующее письмо.

* 70. И. М. Трегубову. Черновое.

1901 г. Апреля 27. Москва.

Можно печатать, пропустив только от слов «молитва такова» до слов: «так я молюсь», заменив пропущенное многоточием.

Написано на конверте письма Трегубова от 25 апреля 1901 г. Датируется по почтовому штемпелю на этом конверте (дата получения).

В письме от 25 апреля Трегубов просил разрешения напечатать вторую часть письма Толстого к В. К. Заволокину (см. письмо № 5). Разрешая публикацию, Толстой просил выпустить место о его личной молитве. Получив разрешение, Трегубов обратился к А. С. Суворину с. предложением напечатать письмо. Суворин отказал. См. «Письма русских писателей к А. С. Суворину», Л. 1927, стр. 217—218.

71. П. И. Бирюкову.

1901 г. Апреля 10

— мая 5. Москва.

Получил нынче ваше письмо,¹ милый друг Поша, и очень рад, что вы и Паша с сочувствием отнеслись к моей мысли, что это ваша мысль, и я

Почти месяц тому назад написал эти строки и с тех пор не подходил к письменному столу — всё болел — ревматизм и лихорадка. Теперь лучше. С тех пор получил и хорошее Пашино письмо² и еще письмо Бодянского³ и вот пытаюсь отвечать на все, а более всего самому себе, на те вопросы о воспитании, которые всегда стояли и теперь стоят передо мной. В основу всего должно стать то, что заброшено в наших школах, — религиозное понимание жизни, и не столько в форме преподавания, сколько в руководящее начало всей воспитательной деятельности. Религиозное понимание жизни, которое, по моему разумению, может и должно стать основой жизни людей нашего времени, выраженное наиболее кратко, будет такое: смысл нашей жизни состоит в исполнении воли того бесконечного начала, которого мы сознаем себя частью; воля же эта в единении всего живого и прежде всего людей: в братстве их, в служении друг другу. С другого конца это же религиозное понимание жизни выразится так: дело жизни есть единение со всем живым, — прежде всего братство людей, служение друг другу.

И это так потому, что мы живы только в той мере, в которой сознаем себя частью всего бесконечного, закон же бесконечного есть это единение.