Псы господни

Наверное, не слишком легко опознать малознакомых людей, вися вверх ногами, но Стрельчинскому это удалось сразу.

— Это вы вчера на самолете были, — хрипло сказал он. — Не знаю, как звать вас.

За что вы меня?

— Зачем ты ему хлебало разлепил? — спросил Артист у Мухи, легко входя в роль крутого «братка». — Сейчас будет «метлой» махать без толку.

Майор залепетал:

— Что я плохого сделал? Я же только принял вас и выпустил в ворота. До города не подвез, ну так разве это вина, братцы? Не мог я... Боюсь я с товаром ехать...

— Я же говорил, что «метлой» будет махать, — сплюнул Артист.

— Если что и случилось, я-то ни при чем, — лепетал испуганный насмерть мужик, болтающийся в неудобном и унизительном положении, пока Муха, решительно остановив его вращение, снова не залепил ему рот.

Следующие десять минут майор Стрельчинский слушал оживленный спор о том, какому роду казни лучше его предать. Высказывались самые невероятные предложения, скорее всего почерпнутые из поганых желтых газетенок, которые люди читают от нечего делать в дороге. Жуткие истории, описанные в этих газетенках, на самом деле в жизни почти никогда не происходят, а главным образом придумываются дешевыми журналистами вечерами на кухне, за стопкой водки. Однако майору в его положении не оставалось ничего другого, как верить во все эти страсти безусловно.

— Вот недавно «братки» из Казани закопали каких-то козлов по шею и косили головы, как капусту. Тоже метод, — убеждал Артист.

— Да где у тебя коса-то? — возражали ему.

— Разорвать его, как жабу, между двумя машинами. Трос же есть.

Лицо майора налилось дурной кровью.

— Хватит базарить, — сказал до сих пор молчавший человек с суровым лицом, конечно старший.

Он поднялся с корточек и пошел к машине. Майор понял: начинается самое страшное.

И действительно, суровый старшой вернулся с канистрой, открыл крышку и обильно полил человека бензином.

Майорская форма мгновенно пропиталась им и потемнела.

— Док, ты же у нас куришь... дай-ка огня. Док равнодушно бросил Пастуху зажигалку.

Несчастное майорское тело затрепетало в воздухе.

— Отлепи ему рот, Муха. Может, ему теперь есть что сказать, — проронил Боцман.

— Ребята! Возьмите все, деньги, машину... Только не убивайте... Не виноват я!..

— Машину мы уже взяли, — сказал Пастух. — А деньги твои... Что с тебя взять-то? Ты вчера нас на пол-лимона подставил. Ну! Ты хоть десятую часть этого сможешь вернуть?

— Верну, — хрипел человек. — Я все скажу! Я знаю, как вам вернуть свои деньги...

Пастух выдержал небольшую паузу.

— Снимите его. Ему неудобно так разговаривать. Стрельчинский упал на спину, перевалился на бок. На мокрый от бензина китель налипла хвоя.

— Уберите наручники, — приказал Пастух.

Майор схватился за лодыжки, на которых были выдавлены глубокие багровые следы.

Он сел, потом поднялся в рост между пятерых жестоких людей, со страхом глядя в глаза тому, которого счел за главного.

Пастух проронил:

— Отдышался? У тебя только один шанс успеть сказать правду. — И чиркнул зажигалкой.

— Я скажу...

— Кто приказал подставить моих ребят? Кто интересовался временем и местом нашего выезда? Кто нас кинул? — последнее слово старшой произнес в разрядку и поднес зажигалку к самому кителю, сразу как-то особо резко пахнувшему бензином.

— Тимур! — почти крикнул Стрельчинский.

— Фамилия?

— Разве вы его не знаете? — удивился майор, но, поняв по движению Пастуха свою ошибку, заорал:

— Хабибуллаев!

— Кто это?

— "Бригадир" узбеков.

— Где найти?

— У него ресторан «Ташкент» и магазин.

— Это его рейсы регулярно идут с Байконура?

— Его.

— Почему думаешь, что это он?

— Он самолично разговаривал со мною про вас. Приказал вывести в точно обозначенное время, подвезти на своей машине к первому такси и договориться. Он бы меня убил, если...

Допрос был закончен.

— Живи и помни, — прервал Пастух излияния раздавленного майора, — что ты мне должен — жизнь и полмиллиона. И не говори ничего узбеку, а то он тебя точно спалит.

— Смотри не закури по дороге, — издевательски бросил на прощание Артист.

К удивлению Стрельчинского, вся «бригада», не обращая больше на него внимания, спокойно прошла к своей технике, расселась и укатила, не позарившись даже на его новенькую «ауди».

По дороге в машине висело молчание. Док курил в форточку.

— Ну что ты хмуришься, Док? — не выдержал паузу Артист.

Док выкинул сигарету и ответил:

— А я не хмурюсь, Семен. Этот парень работает на настоящую узбекскую наркомафию.

Он прекрасно знает все правила игры, знает, что бывает с ослушниками и стукачами. Мы играли роли точно таких же уголовников-наркокурьеров и, чтобы он в нас поверил, должны были напугать его больше, чем узбеки. Мы и напугали. Я все прекрасно понимаю. Понимаю, что мы только играли роли и при этом прекрасно знали, что мы — не они. Мы выполнили то, что должны были, потому что ставка очень высока... — Все это Док произнес монотонным, размеренным голосом.

— Тогда что же ты хмуришься, Иван? — снова спросил Артист.

— Противно.

— Да это же... — начал Артист.