Сам Илья к оружию относился плохо. Двоюродного брата Равиля в конце 60-х одноклассник пристрелил из старенького, но надёжного охотничьего ружья. Нечаянно, конечно, ведь всей их компании было по 16 лет и ничем особо хулиганистым они у себя в школе не выделялись. В лес с утра прогуляться пошли, прихватив у дядьки Шамиля централочку с одним-единственным патроном. Уже и домой собирались, покуролесив и распив бутылочку дешёвого портвейна. Уже и свежие иголочки кедра в карман сунули, чтобы у дома пожевать — отбить запах спиртного и табака; уже были в пяти минутах ходьбы от крайнего дома ПГТ Синячихи… как увидели на верхушке кедра ворону.
Ну, мол, блядство — то ни одной не было, пальнуть не в кого, а то — в двух шагах от дома, зараза, рассиживается! Пальнули бы, конечно… но дом-то, вон он, неподалёку! Услышат, хватятся, сопоставят, ствол понюхают — а там и ремнём. Дядя Шамиль на расправу скор. Не разберёт, свой или чужой. А он как раз со смены вернулся, со стройки, — финны тогда у нас фанерный комбинат строили, — так, наверное, как всегда, с устатку, пока сто грамм не выпил, надерёт задницы так, что мало не покажется!
Вот и решили птицу просто попугать. Ворона — животное, хоть и хитрое, но… «нет таких крепостей, каких не могли бы взять большевики». Но ворона, сволочь, сидит и не шелохнётся. И целились в неё, — а этого обычно вороны не любят, — и кедровыми шишками, и камнями кидали… да высоко сидит, не докинешь! С досады спортивный азарт разобрал — ты у нас всё-таки полетишь, собака чернозадая! Ну, и стали по кедровому стволу колотить.
Добро бы, взял дружок централочку в руки, как положено, а то он на уровне пояса, не поднимая, прикладом двинул…
И ушёл весь заряд Равилю в живот. Добро бы дробь… да оказалось — жакан.
Отец из Синячихи с похорон вернулся, выпил водки, позвал всех сыновей, — Ильи тогда ещё не было, — мать на руках Вовку вынесла, взял свою двустволку, положил её на старинную, прадеда ещё, наковальню и молотом — шарах!
А патроны в сортир высыпал. Надо кому — ковыряйся в говне, собирай. И с той поры ни охоту не любил, ни оружие.
Илья эту историю с пелёнок слышал. Да и дед его, старый танкист — от Киева до Праги, через Берлин; в танке три раза горел, полтуловища бугристой коркой ожогов затянуто, — терпеть не мог, когда внуки во дворе дома игры «в войнушку» затевали. «Вы бы ещё в мясозаготовки поиграли, — пыхтел, бывало. — Вот один к одному — война!»
Сам он, как с войны в 1947 году вернулся, так шмон и провёл у сыновей. Тогда на Урал, в частности в Алапаевск, с битой техникой эшелоны за эшелонами шли. Отец говорил, что и танки шли, и самолёты, и орудия всех калибров. Но не сразу же всё в мартен отправлялось — ещё и порезать надо! Вот и тянулись многокилометровые свалки всякого военного железа, ожидающего, когда придут вымотанные бабоньки с ацетиленовыми горелками. Сторожа вдоль редкой проволоки бродили.
Однако за всем не усмотришь! И было у деда, — тогда ещё пацана, — две немецких винтовки, несколько пистолетов, от «вальтера» до «парабеллума», а также запас патронов и небольших снарядиков всех мастей и неизвестного назначения.
Дед весь этот запас вычислил, сыновьям наподдавал, да и дочкам тоже подзатыльника отвесил — на всякий случай… и разбил на той же самой наковальне весь арсенал. Кроме патронов и снарядов, естественно. Те он просто в болото покидал.
Надо же… как истории, рассказанные в детстве, через всю твою жизнь тянутся…
Глава 12
Анна проснулась, но продолжала лежать с закрытыми глазами. «Интересно, мне это всё приснилось… или?..»