Птичий город за облаками

По совету доктора миссис Бойдстен для поддержания мелкой моторики складывает пазлы, и Зено каждую неделю заказывает новый. Он уже привык находить кусочки по всему дому: в раковине, налипшие на подошвы обуви, в совке, когда подметает кухню. Край облака, сегмент трубы «Титаника», часть ковбойской банданы. В груди шевелится страх, что так будет всегда и ничего другого не будет. Завтрак, работа, ужин, мытье посуды, наполовину сложенный пазл с буквами «Голливуд» на обеденном столе, сорок кусочков от него на полу. Жизнь. Потом холодная тьма.

Сообщение с Бойсе становится более оживленным, так что дорогу теперь расчищают по ночам. Зено едет через темноту за светом своих фар, борется со снегом; после смены он иногда не идет домой, а паркуется перед библиотекой и подолгу стоит между полками.

Там теперь новая библиотекарша, миссис Рэни, которая по большей части оставляет Зено в покое. Сперва он читает только «Нешнл географик»: попугаи ара, инуиты, верблюжьи караваны — фотографии бередят какое-то скрытое беспокойство. Зено перемещается в раздел «История»: финикийцы, шумеры, Япония периода Дзёмон. Он проходит мимо небольшого собрания древних греков и римлян — «Илиада», несколько пьес Софокла, ни следа «Одиссеи» в лимонном супере, — но все равно не может себя принудить взять что-нибудь с полки.

Иногда он набирается смелости и делится чем-нибудь из прочитанного с миссис Бойдстен: рассказывает про охоту на страусов в Ливии, про роспись усыпальниц в Тарквинии.

— Микенцы чтили спирали, — говорит он как-то вечером. — Они изображали их на винных кубках, на стенах и надгробьях, на доспехах своих царей. Но никто не знает почему.

Из ноздрей миссис Бойдстен поднимаются две струйки дыма. Она опускает стакан с «Олд форестером» и двигает по столу кусочки пазла.

— А зачем кому-то про это знать? — спрашивает она.

За кухонными занавесками в сумерках метет снег.

21 декабря 1970

Дорогой Зено!

Каким невероятным чудом было получить сразу три твоих письма! Их, видимо, все эти годы отправляли не туда. Не могу выразить, как я рад, что ты выкарабкался. Я искал рапорты об освобожденных из лагеря, но ты же знаешь, как трудно что-нибудь найти, а я еще только приучаю себя жить заново. Как замечательно, что ты меня нашел!

Я по-прежнему вожусь с древними текстами — роюсь в пыльных костях мертвых языков, как старый учитель греческого, каким я не хотел становиться. Теперь все еще хуже, если можешь в такое поверить. Я изучаю утраченные книги — книги, которые больше не существуют, читаю папирусы, выкопанные в мусорных кучах Оксиринха[20]. Даже в Египет съездил. Обгорел страшно.

Годы теперь летят со страшной быстротой. Мы с Хиллари собираемся в мае устроить небольшое торжество по случаю моего дня рождения. Знаю, путь далекий, но, может быть, приедешь, если сможешь? Устроишь себе что-то вроде отпуска. Немного попишем по-гречески ручкой на бумаге, а не палкой на земле. Что бы ты ни решил, остаюсь

твой верный друг,

Рекс.

Лейкпорт, Айдахо

2016–2018 гг.

Сеймур