Птичка на тонкой ветке

Причём здесь воля Короля?

Вы - как дитя, что, нашаля,

Из дому убегает.

Вам сердце молвит: "не молчи!"?

"Ищи слова, ищи ключи,

И рифмы, точны как мечи,

И слоги - пламена в ночи..."

(О Вас ещё расскажут!),

Ваш яркий стиль - победный горн!..

Мой Бог!

Так это Вы, де Борн,

Чьи словеса горьки как тёрн

И точно так же вяжут?

Ах, наноситель горьких ран,

Наивозвышенный Бертран,

Чей язычище как таран

Язвит мои ворота!

Что за слова Вы пели мне

При той, при глупой, при луне?

Осталась я сыта вполне,

И повторенья их - вдвойне

Не хочется чего-то.

Как благородно пылки Вы!

Как избегаете молвы!

Как Вы честны, как Вы правы,

Как праведна дорога!

Ко мне ж... повадился, увы,

Один виконт без головы,

Ах, не блистает он, как Вы

Изысканностью слога.

Из тех он, кто в слепом бреду,

Весенним соловьём в саду

Готовит яды на меду,

Кому в аду сковороду

Назначат не от Бога...

Он замешает на ходу

Посконных слов белиберду...

(Вам хватит рифм на это "ду"?)

Шепнёт он мне: "Пойдём?.."

Пойду.

Нам надо так немного.

И - не судите строго..."

- Кому это "ему"? - спросил Тинч, выходя к костру. - Пожалуй, довольно, Леонтий. До утра дров точно хватит, а там... поглядим по обстановке. Уф!..

Мы присели к огню. Сладкий, дурманящий запах мяса со специями тянулся от костра.

- Да ты, прекрасный сэр, оказывается, мастер не только вирши складывать! - с радостью удивился Тинч.

- Олений бок с зеленью, - прищёлкнул языком молодой рыцарь. - А еще половина бурдюка с прекраснейшим басконским.

- Скажи, Бертран, - спросил его Тинч, присаживаясь и протягивая к огню ладони. - А эта... твоя Гвискарда... я не понял. Твоё послание и учтиво, и не навязывает ей никаких обязательств. Она же отвечает тебе столь невежливо...

- Это не она отвечает, - объяснил сэр Бертран. - Это я, за неё отвечаю сам себе.

- То есть, как?

- Видите ли, друзья мои. На самом деле (не враньё!) я не видал, друзья, её, и даже на портрете. Хотя, конечно, верьте мне, я с вами искренен вполне, прекрасней этой пэри мне не отыскать на свете.

Он никак не мог расстаться со своими рифмами.

- Хм... А как же... Ну-ка, ну-ка. Какова она, хотя бы внешне?

С этими словами Тинч вынул из кармана плаща самый настоящий журналистский блокнот и карандаш:

- Её лицо?

- М-м-м... У нее, должно быть, прямой красивый нос...

- Женщина для тебя начинается с носа. Так. Высокий лоб? Огромные голубые глаза?

- Тонкие властные губы... Ими она отдаёт приказы своим верным слугам...

- Разумеется. Само лицо её... круглое или вытянутое, черты его изысканно тонки или приятно округлы?

- Тинчес! - настало время вмешаться мне. - Видишь ли, для его эпохи считается вовсе не обязательным знать в лицо предмет своей любви. И наоборот, преодоление всяческих препятствий, в том числе своих предубеждений, считается подвигом.

- Великолепно! Великолепно! - рассмеялся Тинч, закрывая и пряча блокнот. - Стало быть, у нашего костра собралась замечательная компания: чокнутый художник, чокнутый писатель и не менее чокнутый поэт! Потом появится чокнутый редактор и все мы станем основателями журнала "Вестник Тёмного Царства"... Только, кто же будет нашим читателем?

И вдруг как будто смутный гул прошёл по лесу, словно зазвенели сотни, нет, тысячи голосов... Нетопыри появились среди веток и - пропали так же сразу, как возникли.

- Странно. Ветра нет... - впервые по-настоящему удивился Тинч. - А впрочем! Нам остаётся приобщить нашего хозяина (ведь мы оба отныне, вроде бы, его оруженосцы!) к нашему замечательному обществу. Отглотни-ка, сэр рыцарь! Да не забудь заветное желание!

- И оно... действительно исполнится? - засомневался де Борн. - Простите, но... не чаша ли это Святого Грааля?

- Боишься - можешь не пить, - развёл руками Тинч.

- Тогда... я загадаю такое желание... - рыцарь приподнялся со своего места. - Я... Я желаю, чтобы предо мной немедленно предстала наипрекраснейшая женщина в мире, наипрекраснейшая во все века, и времена, и народы... И... И ещё желаю, чтобы мы с нею...

- Да ты пей, пей, - поторопил его Тинч. - Одно желание!

На это сэр Бертран мотнул головою, прифыркнул как боевой конь и сделал глоток из злосчастной фляги...

- Быр! Крепота, однако! - сказал он. - Помню, как однажды, это было после сражения при Арсуре, мы с сэром Ульрихом...

Шум прошёл по ночному лесу. Ветра не было, только шум и шелест сухих прошлогодних листьев. И шелест этот неотвратимо приближался...

Она приближалась к нашему костру, отгибая ветви и раздвигая кустарник, неотвратимая и гордая, закинув за плечи россыпи иссиня-чёрных, искрящихся отсветами костра волос. Глаза её, синие, сверкающие как небо... и т.д.

Её копыта мягко, мягко, очень мягко ступали по опавшей листве.

И здесь мы, так и быть, поведём своё повествование от лица непосредственно автора...

Глава 4 - Кое-что о жизни кентавров

Иоланта:

Ну, что же? Где твои цветы?

(С тоской и недоумением.)

О рыцарь, рыцарь, где же ты?

"Иоланта", либретто М.И. Чайковского по драме Г. Герца

1