Птица. Каньон дождей

— Ты думаешь, что жрецы гонятся за нами? — удивленно вытаращился на Ога Еж. — Зачем им это? Ты ведь честно купил Птицу и Травку. И меня тоже…

— Лучше вам пока не знать. Спите спокойно. Тут они до нас не доберутся. С химаями мне легко справится, да и с Речными людьми тоже. Но со жрецами будет настоящая битва, и мне не хотелось бы ввязываться в это. По крайней мере сейчас.

— Зачем тогда купил? — Птица спросила и тут же пожалела. Как она смеет задавать вопросы хозяину? А если он сейчас отвесит тумаков и за лишнюю болтовню, и за то, что не досмотрела за Травкой?

— Все еще дуешься за свои браслеты? — Глаза Ога блеснули весельем. — Вы глупеете, пока на вас ваши обрядовые побрякушки. Надеетесь на браслеты, а своей головой не думаете. Не браслеты определяют вашу жизнь, а те решения, которые вы принимаете.

— Мы не принимаем решений, — удивленно пояснил Еж, — мы же рабы.

— Вот именно. Птица, ты кто? Что ты скажешь о себе?

— Я? — Птица озадаченно потерла ухо. Никогда еще не приходилось отвечать на такие странные, и в то же время простые вопросы. — Я — рабыня.

— Этого я и ожидал, — хмыкнул Ог, взял длинную палку и принялся выкатывать из золы черные, дымящиеся картофелины. — А разве ты — не красивая девушка? Разве ты не добрая девушка? Птица, ты добрая?

Духи! Еще никто не задавал ей таких странных вопросов! Конечно, она красивая девушка. Но что толку, если она — рабыня.

— Так кто ты в первую очередь — красивая девушка или рабыня? — Ог будто угадывал ее мысли.

Картофелины выкатывались послушными шариками, посеревшая зола вспыхивала нарядными оранжевыми огоньками.

— Наверное, рабыня.

Ог улыбнулся, поднял глаза и медленно, точно неразумному ребенку, пояснил:

— Ты в первую очередь девушка. Ты — человек. Тебя родила такой твоя мать. С самого начала ты была девочкой и ею остаешься. После станешь женщиной, бабушкой — и так до самого конца. А рабыней тебя сделали люди, это не настоящая твоя сущность. Понимаешь?

Птица не понимала. Вроде бы простой смысл слов, но ускользает и теряется значение. Да, она девушка, человек — как сказал Ог. Но какая разница, если она все равно себе не принадлежит?

— Ты можешь выбирать, что тебе делать. Доброе или злое. Вот как сегодня с Травкой. Ты могла защитить ее, а могла бросить, что ты и сделала.

— Если бы я кинулась за ней, меня бы убили.

— Если бы ты смотрела за малышкой хорошенько, как я тебе велел, ты бы не оставила ее на склоне, — наставительно сказал хозяин.

Так просто сказал, даже немного ласково. Ни тумаков, ни ругани. Хозяин, видимо, у них добрый, и за оплошности просто журит и учит, а не наказывает?

— Надо уметь отвечать за тех, кто зависит от тебя. Надо уметь делать доброе для людей, — снова заговорил Ог и тут же добавил, — берите картошку. Дуйте и чистите. Только глядите, не обожгитесь.

— Доброе велел делать Моуг-Дган, — вдруг сказал Еж, — мы все должны делать доброе, потому что так велел Моуг-Дган.

Охотник поморщился, нацепил на палочку картошку и, медленно счищая шкурку, пояснил:

— Добро надо делать, чтобы самим не превратиться в чудовищ. Для себя самих надо делать добро. И для тех, кто рядом с тобой.

Птица не ответила ничего. Пойди, разберись, что будет добром, а что нет. Это не так просто, как говорит Ог. Есть такое добро, в глубине которого таится страшная сила, могущая разрушить все, что находится рядом с ней. Вот, как в Травке, например. Недаром Птице слишком часто видятся странные картинки, в которых звучат слова о силе и сияют магические круги, обведенные белым и черным песком.

Вот и охотник Ог сидит и рассуждает о добре, а сам вмешался в жизнь людей, которые его совсем не ждали. Купил рабов и объясняет им, что поступать они должны, как свободные, потому что рождены человеками. Только все это ложь, и если бы Птица была свободной, то давно бы уже ушла к родному городу Линну, туда, где золотятся шпили храма Набары. А не сидела, разомлевшая от жары, в темной пещере и не жевала печеный на углях картофель.

Ог и сам таит в себе отнюдь не добрую силу, и эта сила его отнимает жизнь у людей и животных. Хотя, чего уж там, Речным людям так и надо, они и сами горазды убивать. Но кто знает — у кого еще забирал жизнь Ог?

— Держи, — неожиданно резко велел хозяин и подал глиняную миску с очищенной картошкой.

Птица протянула руку и почувствовала теплое прикосновение Ога. Не удержалась, взглянула ему в лицо. Глаза его стали серыми, мрачными. Слабые отблески огня лениво переползали по неровным стенам пещеры, но в зрачках Ога пламя отражалось яркими всполохами. А, может, это были отблески чудовищной силы, что таилась в нем и так пугала Птицу? Внезапно она поняла, что хозяин все знает — ее желания, мысли, намерения. Что для него не составит никакого труда предугадать решения и поступки Птицы, да и Травки с Ежом тоже.

Птица отдернула руку, все еще глядя на пляску отражений в серых глазах Ога. Тот улыбнулся кончиками губ, жестко велел:

— Бери картошку.

В голосе уже не было мягкости, лишь твердая власть. Воля хозяина.