Птица солнца

Плотно свернутый цилиндрический кожаный свиток. Внешние края попорчены гниением. Остальное в удивительной сохранности. По всей длине свитка буквы, точно колонны маленьких черных насекомых. Я сразу узнал эти буквы: знакомые знаки пунического алфавита бросались в глаза. Надпись была сделана пунической скорописью. Я не знал этого языка и посмотрел на Салли. Это ее специальность, она работала с Гамильтоном в Оксфорде.

— Сал, можешь прочесть? Что это?

— Карфагенский язык, — с полной уверенностью ответила она. — Пунический.

— Ты уверена? — спросил я.

В ответ она громко прочла голосом, в котором еще звучали слезы:

— «Сегодня караван в Опет из…», — тут она остановилась, — это место повреждено, но дальше: «Сто двадцать семь пальцев чистого золота, из которых десятая часть…»

— Что здесь происходит? — спросил Лорен. — Что все это значит?

Я повернулся к нему.

— Это значит, что мы нашли архив нашего города, совершенно нетронутый и поддающийся расшифровке. Перед нами вся письменная история города, нашей мертвой цивилизации, записанная самими этими людьми на их собственном языке. Их собственными словами.

Лорен смотрел на меня. Я видел, что значение нашего открытия ему все еще неясно.

— Тут, Ло, ответ на все молитвы археолога. Неопровержимейшее доказательство, подробное и совершенно четкое.

Казалось, он все еще не понимает.

— Одной этой строчкой мы неопровержимо доказали существование целого народа, который говорил и писал на древнем пуническом языке Карфагена, торговал золотом, называл свой город Опетом, народа, который…

— И это лишь одна строчка, — вмешалась Салли — Кувшинов тысячи, в каждом свиток с рукописью. Мы узнаем имена и деяния их царей, их верования, образ жизни…

— Их битвы и труды, узнаем, откуда они пришли и когда, — перехватил я у Салли словесный мяч, но она тут же ловко вернула его:

— И куда ушли и почему!

— Боже! — До Лорена наконец-то дошло. — Тут все, что мы искали, Бен.

— Да, — согласился я.

И тут в час моего триумфа, когда карьера моя была в зените, а впереди меня ждали слава и невероятный успех, доктор Салли Бенейтор умудрилась все это уничтожить.

Мы по-прежнему тесным кружком сидели около свитка, все так же горячо говорили, и эти разговоры грозили неизбежно затянуться до утра, ведь бутылка «Глен Грант» уже опустела, мы славно промочили горло, и слова лились свободно и легко.

Салли переводила надпись на свитке. Это был отчет о торговле в городе, перечисление товаров и их стоимости, но все время попадались интригующие ссылки на людей и местности.

— «Двадцать больших амфор вина из Зенга привез Хаббакук Лал, десятая часть Великому Льву».

— Что такое Великий Лев? — спросил Лорен. Проснулся его охотничий инстинкт.

— Великий — имеется в виду превосходная степень, точнее величайший. Великий Лев, вероятно, титул царя или наместника города, — объяснила Салли. — «С травяных морей юга сто девяносто два больших слоновьих клыка всего в двести двадцать один талант весом, из которых десятая часть Великому Льву, а остальное отправлено за море на биреме Ал-Муаб Адбма».

— Талант — это сколько? — спросил Лорен.

— Примерно пятьдесят шесть фунтов веса.

— Боже, свыше десяти тысяч фунтов слоновой кости в одной доставке, — присвистнул Лорен. — Они, должно быть, были великими охотниками.

Мы обсуждали в подробностях каждую деталь надписи, и нетерпение Лорена проявилось снова.

— Давайте расправим еще кусочек, — предложил он.

— Это работа для специалиста, — с сожалением покачал я головой. — Кожа пролежала свернутой почти две тысячи лет. Она сухая и хрупкая и рассыплется, если мы что-нибудь сделаем неправильно.

— Да, — согласилась со мной Салли. — Только на этот один свиток мне потребуется несколько недель.

Ее самонадеянность ошеломила меня. Практические познания Салли в области палеографии и древних языков ограничивались тремя годами работы третьей ассистенткой Гамильтона, и я сомневался, чтобы она сумела сохранить и правильно подготовить к обработке кожу свитков. Она читала пуническую надпись с апломбом, с каким десятилетний ребенок читает Шекспира, и считала несомненным, что именно ей доверят контроль над величайшим в истории археологии собранием древних документов.

Она, должно быть, поняла, о чем я думаю, потому что на ее лице отразилась неприкрытая тревога.

— Бен, я буду делать эту работу?

Я постарался подсластить пилюлю. Мне никого не хотелось обижать, тем более любимую девушку.

— Работа очень трудная и большая, Сал. Я думаю, нужно пригласить самого Гамильтона или Леви из Тель-Авива… может быть, Роджерса из Чикаго. — Я увидел, что лицо у нее вытянулось, губы задрожали, глаза затуманились, и торопливо продолжил: — Но ты, несомненно, будешь первым ассистентом.

Пять минут царила мертвая тишина, и за это время отчаяние Салли переросло в яростный гнев. Я видел, что приближается гроза, но был бессилен предотвратить ее.

— Бенджамен Кейзин, — начала она с обманчивой мягкостью в голосе, — я думаю, что вы самый отпетый негодяй из всех, с кем мне выпадало несчастье встретиться. Три долгих года я хранила полную и неизменную верность…