Птица солнца

Я был разочарован, рассержен и расстроен. Разочарован, поскольку Гамильтон — лучший специалист в мире и его присутствие сразу придало бы вес нашему открытию, подтверждая аутентичность нашего города. Расстроен, потому что, по-видимому, Гамильтон счел мои утверждения чушью — моя репутация сильно пострадала от яростных нападок моих критиков и научных противников, и на Гамильтона это явно подействовало. Он не хотел, чтобы его имя связывали с моим явно сфальсифицированным открытием. Наконец, я рассердился, потому что отказ Гамильтона принять участие в работе был прямым оскорблением. Он записал меня в парии, и теперь остальные тоже не дадут согласия на сотрудничество, в котором я отчаянно нуждался. С первых же дней мне грозила дискредитация.

— Он не дал мне ни одного шанса, — сетовал я, обращаясь к Салли. — Даже выслушать не захотел. Выходит, я теперь профессиональный прокаженный? Даже разговор со мной может уничтожить репутацию.

— Тощий лысый старый козел! — поддержала меня Салли. — Развратный старикашка, только и смотрит, как бы хлопнуть по заднице, и…

— И при этом — крупнейший в мире авторитет по древним рукописям, — с горечью сказал я. Ответа на это не последовало, и мы некоторое время сидели в молчании.

Потом Салли приободрилась.

— Ну что ж, тогда притащим его! — предложила она.

— Он откажется даже встретиться с нами.

— Встретиться со мной он не откажется, — заверила Салли. За этими словами скрывалась какая-то нерассказанная история, и яд ревности пошел гулять по моим жилам. Салли работала с Гамильтоном три года, и я мог утешаться только тем, что ее чересчур высокие стандарты исключают Элдриджа Гамильтона.

Семьдесят два часа спустя я сидел в кафе у Белла и Харли с пинтой доброго английского горького эля и с беспокойством смотрел на автостоянку. От Оксфорда сюда всего десять минут езды, и Салли полагалось бы уже давно быть здесь.

Я устал, был раздражен и подавлен после ночного перелета из Йоханнесбурга в Хитроу. Из аэропорта Салли позвонила Гамильтону.

— Профессор Гамильтон, надеюсь, вы не рассердитесь на меня за этот звонок, — скромно начала она. — Салли Бенейтор — помните, в шестьдесят шестом я работала под вашим руководством. Верно, Салли-Зеленые-Глаза. — И она кокетливо засмеялась. — Я пролетом в Англии. Всего на день-два. Я так одинока, у меня ностальгия по тем чудесным дням. — В ее голосе звучала сотня интимных оттенков приглашения и обещания. — Ленч? Замечательно, профессор. Разрешите, я за вами заеду на машине. Возьму напрокат. — Она торжествующе подняла вверх большой палец. — Белл и Харли? Конечно, помню. Как я могу забыть. — Она скорчила мне гримасу. — С нетерпением ожидаю встречи.

Серебряный «ягуар» скользнул на стоянку, и я увидел за рулем Салли. На волосах шарф, на губах улыбка — она совсем не походила на девушку, которая провела четырнадцать часов в тесном кресле трансконтинентального реактивного самолета.

Салли выскользнула из машины, сверкнув великолепными загорелыми ногами, и пошла ко мне. Повиснув на руке Элдриджа Гамильтона и весело смеясь.

Гамильтон — высокий, сутулый человек лет пятидесяти в неряшливом твидовом костюме с кожаными нашивками на рукавах, который висит на нем, как мешок. Нос с горбинкой, лысина блестит на солнце, точно натертая воском. В целом, конечно, соперник не опасный, но когда он смотрел на Салли, его маленькие глаза за стеклами очков в роговой оправе сверкали, а губы похотливо приоткрывались, обнажая рот, полный плохих зубов, и я обнаружил, что мне придется дорого платить за его услуги.

Салли вела его к моему столику. В шести футах от него профессор узнал меня. Гамильтон замер, и я увидел, как он мигнул. Он сразу понял, что его обманули, и на мгновение наша затея повисла на волоске. Он легко мог развернуться и уйти.

— Элдридж! — зазывно заворковал я, вскакивая. — Как приятно снова вас видеть! — Пока он колебался, я схватил его за локоть и сжал, как в тисках, обшитых бархатом. — Я заказал для вас большую порцию джина «Джилби» с тоником — это ведь ваше любимое пойло, не так ли?

Прошло пять лет с нашей последней встречи, и то, что я помню его личные вкусы, слегка смягчило Гамильтона. Он позволил нам с Салли усадить его в кресло в приятном соседстве с джином. Пока мы с Салли обрушивали на него все наше объединенное очарование, он хранил подозрительное молчание. Так продолжалось, пока он не покончил с первой порцией джина. Я заказал другую, и он начал оттаивать, а прикончив половину третьей, стал игрив и разговорчив.

— Читали ответ Уилфрида Снелла на вашу книгу «Офир» в «Джорнале»? — спросил он. (Уилфрид Снелл — самый шумный и безжалостный из моих научных противников.) — Забавная статья, а? — Элдридж заржал, как назойливый жеребец, и сжал прекрасное бедро Салли.

Я человек мирный, но в тот миг мне пришлось настойчиво напомнить себе об этом. Должно быть, лицо у меня стало свирепым. Одной рукой я вцепился в другую, борясь с искушением выволочь Элдриджа из кафе за ноги.

Салли выскользнула из пытливой профессорской руки, и я сдавленно предложил: «Давайте перекусим».