Птица войны

— Живот болит… Ой-ой…

— Дай мне пить!..

Где-то рядом глухо разорвался снаряд. Ненадолго наступила испуганная тишина. Шуршит осыпающаяся со стен глина, кто-то вздыхает. И снова плаксивое:

— Пить!

Парирау не замечает ни плача, ни разрывов. Замотанная кровавой тряпкой голова Тауранги лежит у нее на коленях. Девушка сидит на земле — все циновки отданы детям и раненым. Спину ломит, ноги затекли, но Парирау готова мириться с чем угодно, только бы Тауранги ненадолго уснул. А он не спит, не хочет уснуть. Ему нужно договорить с мертвецом, ох как нужно!

Снова близкий разрыв снаряда. Тук-тук! — стучат по крыше комья земли.

— Раупаха… Друг Раупаха… Нет, нет, тогда ты говорил иначе… Он не может… Он другой, совсем-совсем другой… Ты хитрый, Раупаха… Ты хочешь… Чего ты хочешь, скажи?!

Шея Тауранги напряглась от крика, но из горла вырывается лишь сиплый клекот. Голова часто вздрагивает, на виске из-под повязки показывается ленивая капля крови. Подрожав, она скользит вниз и скрывается за ухом.

Краем передника Парирау тихонько вытирает темную дорожку, прочерченную каплей, и шепчет:

— Тауранги… Ты слышишь меня?..

Он не слышит, что-то бормочет. Глаза его закрыты. «Это хорошо… — радуется Парирау. — Спать надо, спать».

— Эхэ-хэ!.. Живы? — раздается сверху.

Парирау распрямляет спину, слабо улыбается. Это голос Хенаре. Он жив, он пришел проведать друга. Если бы не Хенаре, Тауранги и сейчас лежал бы на дне крепостного рва, истекая кровью. Сегодня в полдень артиллерия врага расширила брешь в центральном бастионе палисада и воины Хеухеу чуть было не ворвались на боевой настил. В рукопашной схватке нгати взяли верх, ваикато были сброшены с насыпи и отступили за первый частокол. Но Тауранги чуть не погиб. Чья-то палица задела височную кость, и сын Те Нгаро, рухнув в беспамятстве, стал сползать с земляного вала в ров. В этот момент его и подхватил Хенаре. С риском для жизни-отступавшие открыли по насыпи бешеный огонь — он вынес на себе друга из опасной зоны и передал женщинам, которые заряжали патроны у подножия боевого настила. И вот он здесь, в убежище для детей и раненых, на руках у своей бывшей невесты.

Спрыгнув в яму, Генри остановился у входа под навес. Сощурился в сумрак убежища:

— Тауранги, ты где?

Парирау подала голос. Осторожно переступая через ноги сидящих, Генри пробрался к ней, опустился на колени в изголовье Тауранги. Спросил шепотом, заглянув в лицо:

— Тебе не лучше, друг?

Тауранги вздрогнул, что-то пробормотал и затих.

— Не спрашивай, Хенаре. Он не услышит тебя, — вполголоса ответила девушка. — Он живет сейчас далеко-далеко…

Генри озабоченно покрутил головой.

— Плохо…

Парирау коснулась щекой пропахшего гарью плаща Генри, тихонько спросила:

— Что там?..

Генри поморщился и промолчал. Сейчас он выглядел намного старше своих лет: от носа к губам легли морщинки, вместо белокурых кудрей болтались тусклые сосульки.

Парирау нащупала его руку, спрятала на груди под накидкой.

— Хенаре, любимый… Как я боюсь за тебя… Ночью мне снилась бледная радуга… Это худая примета. Значит, умрет много людей.

Генри упорно молчал. Лицо его выражало только усталое безразличие.

— Хенаре, я хочу, чтобы ты жил. Придумай что-нибудь, Хенаре!.. Спаси себя!..

Генри высвободил руку. Поднялся с колен.

— Я ухожу, Парирау… Жди меня здесь…

Сутулясь, он стал пробираться к выходу.

Генри Гривс вернулся к палисаду вовремя: после трехчасовой передышки англичане готовились к очередному штурму. Прекратив обстрел полусгоревшей деревни, они снова перенесли огонь двух осадных орудий на палисады. Впрочем, от переднего палисада к этому времени мало что осталось: частокол был вдребезги разбит, только на флангах еще сохранились мало-мальски цельные ряды склоненных над рвом кольев. На старое решето походил и основной палисад, проломы в нем достигали в ширину нескольких шагов. Третье орудие продолжало методично осыпать защитников крепости шрапнелью — видимо, снарядов на скалистый уступ затащили в избытке. Придуманные Те Нгаро норы служили нгати неплохо, но потери неуклонно росли. Убитых и тяжело раненных насчитывали уже десятками, легкие ранения имел чуть ли не каждый третий воин. Шрапнельным осколком был задет и сам Те Нгаро — левая рука вождя висела на перевязи.

Как и предполагал Генри, траншеи, которые солдаты Маклеода постепенно подвели вплотную к переднему частоколу, предрешили исход осады. Сейчас орудия расстреливали крепость в упор, и штурмовые отряды англичан и ваикато могли идти на приступ в любую минуту. Хуже того, стоило траншеям приблизиться к па на расстояние броска, как через палисад полетели гранаты. Майор, учтя опыт первого штурма, приказал укоротить фитили, и теперь осажденные лишь изредка успевали возвращать гранаты назад. Как правило, они взрывались еще в воздухе, а две разорвались в руках у нгати.