Публичное одиночество

Без «Большого стиля» не может быть «Большого кинематографа», который раньше у нас был. Мы утратили звание кинодержавы, потому что только с камерными картинами или артхаусом этого достичь нельзя.

Был смешной случай с Юрием Озеровым: я сидел в приемной заместителя председателя Госкино СССР Павленка, входит Озеров и говорит: «Как же хочется снять маленькую картину! Два человека в одной комнате…», а я ему говорю: «А за окном танковая дивизия!»

Знаете, масштаб – это очень волнующая вещь. Мне интересно было поместить локальную личную историю «Солнечного удара» в довольно мощную структуру. У нашей страны такой опыт был. Возьмите моего прадеда, художника Сурикова, который занимался как раз такой монументальной живописью. Когда рассматриваешь «Утро стрелецкой казни», не видишь ни одной капли крови, но там такое напряжение и ужас, и каждый характер выписан, и каждая деталь есть, и каждый сюжет внутри интересен.

Так что, возможно, тяга к «Большому стилю» у меня в крови… (I, 165)

СТОЛЫПИН

(2001)

Почему я так ратую за то, чтобы был поставлен памятник Столыпину на месте памятника Дзержинскому, чтобы Плехановская академия носила имя Петра Аркадьевича и чтобы был создан музей Столыпина?

Как сделать, чтобы люди читали Столыпина, говорили о Столыпине?

Ведь проведение, скажем, такой акции, как открытие памятника Столыпину на Лубянской площади, требует серьезной подготовительной работы. А что о нем знает среднестатистический россиянин, понимает ли он, что означает фраза: «Им нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия»; осознает ли, в чем заключалась столыпинская реформа, чего стоили премьеру попытки заставить абсолютистскую власть услышать глас народа через его представителей в Думе? (I, 81)

(2002)

Мне думается, что есть вещи, есть люди, есть фигуры, значение которых нужно доносить до людей, в первую очередь до детей и юношества. Ни в коем случае нельзя останавливаться на том, что достаточно «голого» знания, что существовал-де такой человек, такая историческая личность – и все; а также успокаиваться на том, что «вопрос решен», и есть специалисты и биографы, которые занимаются жизнью и творчеством «героя», «все про него» знают и при необходимости расскажут.

Это глубокое заблуждение, и таким «иждивенческим способом» ни один исторический вопрос не может быть решен.

Сегодня необходимо скрупулезно, спокойно, я бы сказал, на фольклорном уровне доносить до всего народа, например, то, что сделал для России Столыпин, и кем он для нее был, и кем он является для нас… (IX, 1)

(2002)

Интервьюер: Что значит для Вас личность Столыпина?

Это один из величайших русских политиков, который реально понял проблемы России и видел выход из ситуации. Эта реальность и была поводом для его трагического конца.

Я считаю Столыпина продолжателем идей императора Александра III, таких его качеств, как бескомпромиссность и понимание страны.

По-разному можно относиться к Столыпину. Но в такой стране, как Россия, невозможно, находясь на вершине власти, быть любезным всем. Так не бывает. Важно, ради чего совершается то или другое – ради личной выгоды или «игры вдлинную» во благо страны. К сожалению, «игра вдлинную» всегда непопулярна, всегда вызывает сопротивление. Только популисты пытаются общество ублажить, но при этом совершенно не думают, чем обернется то, что они делают сегодня. Вот Столыпин в этом смысле «играл вдлинную» – думал не о дне сегодняшнем, а о России завтрашней, поэтому и был непопулярен.

Какие его реформы можно перенести в наше время?

Я думаю, что не вправе об этом судить, поскольку не специалист в государственном строительстве. Меня как художника больше интересует его внутренний импульс. Есть люди, которым веришь, поскольку то, что они делают, – это от чистого сердца, а не из личных интересов. Когда веришь такому человеку, говоришь: «Делай, как ты делаешь, – я иду за тобой». Кто-то наверняка может спорить с его предложениями. А для меня личность имеет бóльшее значение, чем профессия.

Как Вы относитесь к столыпинскому тезису о том, что России нужны либеральные реформы и сильная власть?

Я считаю, что настоящие либеральные реформы в России возможны только при вертикали власти. Иначе это превращается во вседозволенность и хаос… Я полагаю, что при вертикали власти и свободе культуры возможно то самое сочетание, о котором говорил Столыпин.

Без этого – вы видели, чем все кончается.

Что Вы думаете о патриотизме Столыпина? Ведь он именно как государственный деятель «прижимал» малые народы.

Достоинство человека заключается в том, что он занимается своим делом.