Публичное одиночество

Но, конечно, это совершенно не значит, что в результате такой сценарной разработки ты гарантирован от всякого рода неожиданностей. Однако благодаря ей ты всегда можешь вернуться к тому первозданному ощущению от картины, которую хотел снимать, дабы скорректировать ее в тех реальных условиях, которые складываются в непосредственном процессе работы. То есть, просматривая отснятый материал, ты всегда можешь сравнить с тем, что написано, и увидеть, в какую сторону ты ушел, сходится ли это с тем, что по замыслу должно происходить в фильме. И тогда ты либо продолжаешь снимать дальше, либо возвращаешься назад и переснимаешь неудачную сцену.

На мой взгляд, такая сценарная разработка крайне важна, даже необходима. Ведь через такое общение с бумагой формулируешь для себя то, что очень трудно формулировать во время съемочного процесса, когда ты с утра до вечера занят тем, что надо что-то чем-то заменять, то микрофон барахлит, то освещение поменялось… Но у тебя все время есть возможность иметь перед собою свое первозданное представление о той «идеальной» картине, которую хотел снимать…

У меня в жизни не было ни разу, чтобы то, что я задумал, в реальности так бы и получилось. Не думаю, чтобы у кого-нибудь из сидящих здесь было иначе. Тем более что в нашем кинематографе отношение к сценарию довольно вольное. В Америке режиссер расписывается на каждой странице сценария. И если он захочет поменять слова «добрый день» на «здравствуйте», то должен позвонить продюсеру, который должен доложить об этом автору, а тот – дать согласие. И только в этом случае слова будут заменены. И это считается нормальным. Кроме того, когда режиссер заканчивает съемки, картина больше не имеет к нему никакого отношения. С ним расплачиваются, и он уходит. Остальное делают монтажеры и продюсеры. В результате практически они являются авторами картины. И на это никто не жалуется, потому что это закон.

В Европе иначе. У нас тем более.

Для меня сценарий никогда не был Библией. Он всегда был поводом для картины. Но для того, чтобы быть спокойным, что твой уход от написанного не является уходом от того главного, что ты хотел сказать, нужно иметь перед глазами некий текст, где подробнейшим образом зафиксированы твои требования и к себе, и к съемочной группе.

Это избавляет от множества сложностей в работе, ибо ты в полной мере нагружаешь ответственностью специалистов, снимающих с тобой картину. А в нашей новой сложившейся кинематографической ситуации они, к сожалению, чаще всего зависимы от разного рода табу, в результате чего режиссер сам отвечает за все – за колер декорации, за покрой костюма, за свет за окном, за занавески на нем и так далее.

Тем самым ты заставляешь каждого из съемочной группы думать о том, каким образом чисто профессионально он может помочь создать атмосферу, в которой должны развиваться события фильма. (XIII, 1)

(2012)

Вопрос:

Если для Вас сценарий – это только повод к съемкам фильма, то насколько финальная картина отличается от первоначального замысла?

Этот вопрос такой серьезный.

Да, сценарий для меня лично – это повод для картины. Я только в одном сценарии для моих картин не принимал личного участия, это в «Родне», который был написан Мережко. Но если вы возьмете сценарий и возьмете картину, вы увидите, какое количество пластических внедрений в сценарий там присутствует. Скажем, летящий очень долго самолет, что правильно было понято – это «черный тюльпан» из Афганистана; бегун с панорамой на Мордюкову, когда она слушает «АББА». Там есть очень много кинематографических вещей, которые помогают раскрытию всей чувственной структуры сценария. Поэтому для меня сценарий – это некий материал, который потом становится картиной…

Как правило, я работаю с актерами, которым такая режиссерская работа интересна. К примеру, в картине «12» – там одиннадцать таких фонтанирующих, странных, сложных, трудных монстров… Мы с актерами уходим куда-то в одну сторону, потом возвращаемся… Так, вся история с коляской, которую катает Гармаш, а в ней сидит Юра Стоянов – ее не было в сценарии. То есть диалог тот был, а вот этого всего – не было. Не было этой фактуры, когда он его катает и постепенно нагнетается эта ситуация. Это пришло на площадке, в репетициях.

Мне очень важен сценарий, но то, что я хочу, и то, что мне интересно снимать, – это тот материал, который может дышать, как только появились актеры, натура, костюм, погода и так далее. И вот это – живое – и есть, как мне кажется, самое настоящее для кино. (XV, 69)

СЧАСТЬЕ

(1988)

Я еду в микроавтобусе домой, после съемок, расстроенный, уставший, масса накладок, все не стыкуется, не ладится, и вдруг совершенно реально понимаю: а ведь это и есть счастье…