Публицистика 1918-1953 годов

То не красный голубь метнулсяТемной ночью над черной горою —В черной туче метнулась зарница,Осветила плетни и хаты,Громом гремит далеким.— Ваша королевская милость,—Говорит королю Елена,А король на коня садится,Пробует, крепки ли подпруги,И лица Елены не видит,—Ваша королевская милость,Пожалейте ваше королевство,Не ездите ночью в горы:Вражий стан, ваша милость, близко.Король молчит, ни слова,

Пробует, крепко ли стремя.— Ваша королевская милость, —Говорит королю Елена, —Пожалейте детей своих малых,Молодую жену пожалейте:Жениха моего пошлите!Король в ответ ей ни слова,Разбирает в темноте поводья,Смотрит, как светит на горе зарница.И заплакала Елена горькоИ сказала королю тихо:— Вы у нас ночевали в хате,Ваша королевская милость,На беду мою ночевали,На мое великое счастье…Побудьте еще хоть до света,

Отца моего пошлите!Не пушки в горах грохочут,Гром по горам ходит,Проливной ливень в лужах плещет;Синяя зарница освещаетДождевые длинные иглы,Вороненую черноту ночи,Мокрые соломенные крыши;Петухи поют по деревне,—То ли спросонья, с испугу,То ли к веселой ночи…Король сидит на крыльце хаты…Ах, хороша, высока Елена!Смело шагает она по навозу,Ловко засыпает коню корма…

Затем что еще? Вспоминаю уже не подражания, а просто желание, которое страстно испытывал много, много раз в жизни, желание написать что-нибудь по-пушкински, что-нибудь прекрасное, свободное, стройное, желание, проистекавшее от любви, от чувства родства к нему, от тех светлых (пушкинских каких-то) настроений, что Бог порою давал в жизни. Вот, например, прекрасный весенний день, а мы под Неаполем, на гробнице Вергилия, и почему-то я вспоминаю Пушкина, душа полна его веянием — и я пишу:

Дикий лавр, и плющ, и розы,Дети, тряпки по дворамИ коричневые козыВ сорных травах по буграм…Без границы и без краяМоря вольные края…Верю — знал ты, умирая,Что твоя душа — моя.Знал поэт: опять весноюБудет смертному даноЖить отрадою земною,А кому — не все ль равно!Запах лавра, запах пыли,Теплый ветер… Счастлив я,Что моя душа, Виргилий,

Не моя и не твоя!

А вот другая весна, и опять счастливые, прекрасные дни, а мы странствуем по Сицилии… При чем тут Пушкин? Однако, я живо помню, что в какой-то связи именно с ним,с Пушкиным, написал я:

Монастыри в предгориях глухих,Наследие разбойников морских,Обители забытые, пустые —Моя душа жила когда-то в них:Люблю, люблю вас, келий простые,Дворы в стенах тяжелых и нагих,Валы и рвы, от плесени седые,Под башнями кустарники густыеИ глыбы скользких пепельных камней,Загромоздивших скаты побережий,Где сквозь маслины кажется синейВода у скал, где крепко треплет свежий,Соленый ветер листьями маслинИ на ветру благоухает тмин!

А вот Помпея, и опять почему-то со мною он, и я пишу в воспоминание не только о Помпее, но как-то и о нем: