Пучина

Жеребец пришел разбитым, взмыленным, покорным, не чувствуя ни хлыста, ни шпор. Не пользуясь шорами, его расседлали, стреножили, и он неподвижно замер у раскрытых ворот корраля.

Мы радостно обнимали Корреа.

- Что вы скажете о моем увальне? - гордо повторяла Себастьяна.

- Я ему всем обязан, - произнес Франко, обращаясь ко мне. - Это его выдумка - устроить для нас лучшее развлечение в Касанаре. Мы как раз в эти дни загоняли лошадей Субьеты и поймали этого жеребца. Он был мой, а теперь он ваш. Как его объезжали, вы видели сами.

Ночью, при свете полной луны, король пампы, опозоренный и обессиленный, жалобным ржаньем простился со своим могуществом.

Признаюсь, к стыду своему, что на этой неделе я поступил дурно. Я начал ухаживать за Грисельдой и имел скандальный успех.

В те дни, когда Алисию трясла лихорадка, я был как нельзя более нежен и внимателен к ней, но теперь, спрашивая свою совесть, я понимаю, что мне доставляло не меньшее удовольствие встречаться с хозяйкой, ухаживая за больной, чем заботиться об Алисии.

Раз Грисельда проходила мимо моего гамака, и я, заигрывая, схватил ее за передник. Она замахнулась на меня, словно собираясь дать мне пощечину, но, убедившись, что Алисия спит, принялась щекотать меня:

- Бесстыдник, я знала, что нравлюсь тебе.

Грисельда наклонилась к моей груди. Серьги, свесившись вперед, ударились о ее щеки.

- Это те самые изумруды, которых добивается Баррера?

- Да, но я отдам их тебе.

- А как мне их снять?

- Вот так, - ответила она, укусив меня за ухо, и убежала, давясь от смеха. Но через несколько минут вернулась, приложив палец к губам.

- Только, чтобы муж не знал. И твоя жена тоже.

Однако честность охладила мою кровь, и я с рыцарской стойкостью прогнал искушение. Как мог я, бежавший от всех соблазнов, обесчестить друга, соблазнив его жену, которая была для меня всего лишь женщиной, самой обыкновенной женщиной? Но в первую очередь мое решение было продиктовано сознанием, что Алисия обходилась со мной теперь уже не просто с безразличием, а с плохо скрываемой пренебрежительностью. С тех пор я вновь почувствовал себя влюбленным в нее и начал ее идеализировать.

Мне казалось теперь, что раньше я был близорук и видел свою подругу совсем не такой, как она есть. Верно, она не красавица, но, когда она проходит мимо мужчин, они улыбаются ей. Меня пленяло в ней больше всего очарование ее грустного, почти презрительного взгляда и приобретенная; ценою несчастья, печальная задумчивость. В ее застенчивых устах голос приобретал воркующую мягкость, красноречивую выразительность, а длинные ресницы резко оттеняли ее похожие на темный миндаль глаза. Солнце окрасило ее лицо легким загаром, и родинки на щеках стали менее заметны. Слегка пополневшая, она все же казалась мне выше ростом.

Когда я познакомился с Алисией, она производила на меня впечатление увлекающейся, легкомысленной девушки. Теперь ее украшал ореол собственного достоинства и строгости, сознания близкого материнства. Однажды я навел ее на разговор об этом, но она ответила с досадой:

- И тебе не стыдно?

Одетая в светлое простое со скромным вырезом платье, небрежно причесанная, она выглядела еще милее. В ее волосах шелковая голубая лента напоминала большую живую бабочку. Когда Алисия садилась шить, я растягивался на соседнем гамаке и, притворяясь, будто занят своими мыслями, украдкой следил за ней. Холодность ее обращения настолько выводила меня из себя, что я раздраженно спрашивал подчас:

- Разве ты не слышишь, что я к тебе обращаюсь? Стремясь разгадать причину ее замкнутости, я пришел к мысли, что она ревнует, и слегка намекнул ей на Грисельду, с которой она почти не разлучалась, даже плакала вместе с ней.

- Что тебе обо мне говорит хозяйка?

- Что ты хуже Барреры.

- Как? В каком смысле?

- Не знаю.

Эти слова окончательно спасли честь Франко: с этой минуты я возненавидел Грисельду.

- Хуже, потому что я не ухаживаю за ней?

- Не знаю.

- А если бы ухаживал?

- Спроси свое сердце.

- Алисия, ты что-нибудь заметила?

- Какой наивный! Так все в тебя и влюбляются? Во мне заговорила уязвленная гордость, я засучил рукав и крикнул Алисии в лицо:

- Глупая, спроси, чьи это укусы?

На пороге появился дон Рафо.

Он приехал из Ато Гранде, куда отправился утром продавать лошадей. Сопровождавшие его Франко и Грисельда остались у Субьеты и должны были вернуться к вечеру. Воспользовавшись лодкой, дон Рафо уехал оттуда раньше, чтобы посоветоваться со мной о крупной сделке и получить мое согласие на нее. Старик Субьета давал нам взаимообразно тысячу или больше быков по низкой цене, при условии, что мы сами поймаем их, но требовал гарантии, и Франко, пойдя на риск, предложил в качестве залога свое ранчо. Нам представлялся выгодный случай объединить наши капиталы: прибыль получалась огромная. Я радостно ответил дону Рафо:

- Я на все согласен. - И, сжимая Алисию в объятиях, воскликнул: - Эти деньги будут твоими!