Генри увлеченно рассказывал про свои приключения в городе, хвастая именами знаменитостей. А Клеона доверчиво проглатывала всю эту глупую болтовню!.. Теперь он делает недвусмысленные намеки на свои амурные победы – пытаясь изобразить себя эдаким неотразимым сердцеедом. Обезьяна!.. Трусливая разодетая обезьяна! Филиппу вдруг страшно захотелось запустить в него бокалом, но он сумел совладать с этим нелепым порывом и принялся слушать мистера Шартери.
Когда все снова собрались в каминном зале, стало еще хуже. Сэр Моррис попросил Клеону спеть что-нибудь, и она села за клавесин. Банкрофт оказался тут как тут. Он помогал ей, переворачивал ноты, пялился с откровенным обожанием. Черт его побери! Ну, черт его побери!
Наконец вечеринка подошла к концу; Филипп с отцом остались одни. Сэр Моррис оперся подбородком о ладонь и наблюдал за сыном. Филипп долгое время молчал, но, наконец, отвел взгляд от окна и посмотрел на отца.
– Этого вы от меня хотите? – с горечью произнес он. – Чтобы я походил на этого размалеванного щенка, виляющего хвостом у ног каждой женщины, которая попадается у него на пути!
– Совсем нет, – сказал сэр Моррис, доставая свою табакерку и открывая ее. – Этого мне хотелось бы меньше всего на свете.
– Но вы же сами говорили…
– Я говорил, что хочу, чтобы мой сын стал безукоризненным джентльменом, знающим мир и умеющим в нем ориентироваться.
– И что же?
– Может быть, ты считаешь, что мистер Банкрофт безукоризненный джентльмен?
– Мне кажется, что как раз не я, а именно вы так считаете…
Сэр Моррис поднял одну руку, как бы защищаясь.
– Прошу меня простить, но, по-моему, это ты вбил себе в голову, что я так считаю. Мистер Банкрофт, как ты совершенно справедливо заметил, как раз и является размалеванным щенком. Но он из кожи лезет вон, насколько это ему дано, чтобы походить на то, что я подразумеваю под понятием безукоризненный джентльмен, которым я и хочу, чтобы ты стал. Ты неотесанный деревенщина, милый мой; он же только изнеженная кукла. Выбери золотую середину.
– Я скорее останусь таким, какой есть!
– То есть самодовольным дурачком.
– Сэр!
Сэр Моррис поднялся и оперся на свою трость.
– Оставайся тем, кто ты есть, сын мой, но при этом хорошенько подумай, кого предпочтет Клеона? Его, который ее предупредительно обхаживает и услаждает слух сладкими словами, или тебя, безразличного к своей внешности и обращающегося с ней не как с молодой и прелестной девушкой, а как с собственностью?
Филипп не заставил ждать ответа.
– Сэр, Клеона может… Клеона вольна выбирать, кого ей вздумается, но она не из тех, кто станет вешаться на шею всяким штучкам, вроде этого Банкрофта!
– Но и не из тех, кто смирится быть прикованной к человеку, которому она нужна лишь для ведения хозяйства и для постели, – миролюбиво возразил сэр Моррис.
Их серые глаза встретились, у Филиппа они выражали явную обиду.
– Отец, так, значит, я эгоист и лишь потому, что не хочу принимать то, что презираю?
– К тому же весьма ограниченный, потому что ты презираешь то, о чем не имеешь ни малейшего представления.
– Благодарю вас, сэр! – в его голосе звучала горечь. – Мне нужно нарядиться, как попугаю! Повторяю вам, сэр, Клеона должна принимать меня таким, какой я есть.
– Или бросить тебя таким, какой ты есть, – осторожно предположил сэр Моррис.
– Это угроза, сэр?
– Просто совет. А тебе уж самому решать, сынок… Пойду-ка, пожалуй, я спать, – старик замолчал, глядя на сына. Филипп подошел к нему.
– Доброй вам ночи, сэр.
Сэр Моррис улыбнулся и протянул ему руку. Тот ее поцеловал.
– Доброй ночи, сын мой.
Неделя закончилась мелкими, но досадными неприятностями. Мистер Банкрофт зачастил в Литтл Фитлдин, где проводил больше времени, чем у себя дома. Но еще более частым гостем он был в Шарлихаузе. Там он не однажды заставал Филиппа, который всегда выглядел недружелюбно и мрачно. Генри ему мягко улыбался и пытался вовлечь в словесное состязание, но Филипп оказывался скуп на язык. Поэтому мистер Банкрофт ограничивался отдельными тонкими замечаниями в его адрес и тотчас переводил свое внимание на Клеону.
Клеона же пребывала в состоянии непонятного смятения.